Мне не забыть
Шрифт:
— Попробуем что-нибудь изменить, — сказал директор без всякой надежды в голосе.
— Да ничего нельзя изменить! Сам знаешь! Меня это бесит, когда я тут две недели провожу, а ты говоришь — навсегда. Да и какая работа! Закончим передачу про немцев, и опять те же routine and stagnation! Прости, это не для меня!
— Жаль, что ты — птица перелетная, я понимаю, тебя не посадишь в клетку…
— Даже в золотую, — вздохнул Красовский.
Узнав от Леры, что им предстоит совместная работа, Юрген пришел в восторг. Теперь они смогут проводить вместе столько времени, сколько пожелают, под вполне официальным предлогом, и
— Ты придешь ко мне сегодня? Мы обсудим вопросы интервью… — сказал он, мысленно укладывая ее рядом с собой в постель.
— Приду, — ответила Лера.
В тот вечер, когда Юрген под проливным летним дождем ждал Валерию у входа в гостиницу, все было продумано заранее. Юрген и его друзья решили обмануть обстоятельства и разработали свой план. В вестибюле на первом этаже действовал Вернер. Используя весь свой скудный словарный запас, он «заговаривал зубы» швейцару на ужасном русском языке. Все это дополнялось жестами, восклицаниями. Он восхищался русской природой, интересовался достопримечательностями города. Потом он потребовал от швейцара бумагу, стал рисовать картинки с видами немецкой архитектуры, а закончилось все тем, что он изобразил портрет Карла Маркса и подарил его швейцару. Швейцар, который пребывал в некотором недоумении от натиска молодого общительного немца, принял портрет с благодарностью, это не противоречило убеждениям и успокаивало совесть верного стража порядка.
В это время Юрген вместе с промокшей до нитки Валерией уже миновали вестибюль и поднялись на этаж, где умный ироничный Зигфрид прекрасно отрабатывал свою роль. Не зная по-русски ни слова, он жестами увлек дежурную «тетку», как метко называл ее Юрген, и долго тряс перед ней полотенцами и постельным бельем, на которых обнаружил некие пятна. Он также демонстрировал неубранный мусор в тумбочке, невытертую пыль на мебели, молча; вежливо улыбаясь, он устроил настоящий скандал. «Тетка», которую от его улыбки била нервная дрожь, вызвала уборщицу и кастеляншу, все трое прыгали вокруг Зигфрида, принося свои извинения.
Во время этого спектакля Юрген и Лера спокойно проникли в номер, у двери которого флегматичный Хайнц лениво попыхивал сигаретой. Когда все получилось, он неторопливо удалился, пряча улыбку под своими густыми рыжими усами.
Она стояла босиком на ковре, с нее капала вода, волосы слиплись. Юрген сказал, что она похожа на русалку, а русалки не бывают одетые, и стал медленно, осторожно снимать с нее одежду. Она замерла в каком-то странном оцепенении, и когда вся ее одежда была брошена на стул, Юрген залюбовался ее красивой тоненькой фигуркой, ее золотисто-загорелым телом с белыми следами от купальника. Потом он осторожно дотронулся до ее груди и бедер, там, где не было загара.
— Ты никогда не загораешь голая?
— У нас нельзя, понимаешь, на пляже много людей, мужчин, женщин. Это неприлично…
— Почему? — Юрген улыбнулся и вдруг услышал стук в дверь. Увидев испуг на лице Валерии, он мгновенно распахнул дверь в ванную комнату, включил душ и втолкнул под него смущенную девушку. Потом схватил ее одежду и комом положил на сушильную трубу. После этого быстро разделся сам и, накинув купальный халат, впустил в номер дежурную «тетку», которая под впечатлением сцены, устроенной Зигфридом, решила проверить остальные номера, занятые капризными, придирчивыми немцами. Вид полуодетого молодого иностранца несколько смутил ее, и Юргену легко удалось выпроводить «тетку» под громкий шум воды, раздававшийся из ванной. Кажется, все получилось… Но как, однако, нелегко жить в этой
Бережно положив ее в постель, Юрген сел рядом и нежно погладил ее лицо, потом его руки скользнули вниз, дотронулись до маленькой упругой груди. Она лежала неподвижно, не отталкивала его, не отвергала его ласки, и в то же время во всем ее облике чувствовалась какая-то странная обреченность, словно она приносила себя в жертву. Это было странно и непривычно, ведь она сама пришла к нему, она лежала в его постели!
— Что с тобой? Ты не хочешь меня? Я тебе не нравлюсь? — тихо спросил Юрген.
— Ты мне безумно нравишься… — прошептала Лера, протянула руки и обвила его шею.
— Ты боишься?
— Нет! — Она прижалась к нему, и все поплыло и закружилось, исчезли оцепенение и скованность, была только любовь… Потом они молча лежали рядом, словно боясь нарушить тишину, и их стройные тела были прекрасны в слабом вечернем свете. Юрген снова обнял ее и стал целовать ее губы, глаза и вдруг почувствовал солоноватый вкус слез.
— Почему? — спросил он.
— Не знаю… Мне так хорошо с тобой…
— Тогда почему ты плачешь?
— Мы расстанемся, ты уедешь и забудешь меня, — прошептала Лера и подумала: «Господи, что же я говорю, какая я дура! Где моя гордость? Разве можно говорить мужчине то, что думаешь! Я пришла к нему потому, что не могла не прийти. На что я надеялась? Мы никогда не будем вместе, для него это случайный эпизод, очередное любовное приключение… У нас нет и не может быть будущего. Он действительно забудет меня, но зачем же я сказала об этом вслух! Теперь он, наверное, презирает меня…»
Юрген нежно погладил ее мокрые от слез щеки и, старательно подбирая слова, сказал:
— Если мужчина и женщина хотят быть вместе, им нельзя помешать. Ты хочешь быть со мной?
— Хочу… Но все это так сложно… — И опять Лера разозлилась на себя за сказанные слова.
— Почему? — спросил Юрген. — Ты замужем?
— Нет.
— У тебя есть кто-то?
— Нет…
— Значит, ты можешь уехать со мной?
Лера не могла поверить тому, что услышала. Ей показалось, что она летит с обрыва в пропасть и ничто не может удержать ее. Не было страха, а был невыносимый, безумный восторг свободного полета в бездну…
— С тобой? Куда?
— Ко мне домой. В Германию.
Неужели все может быть так просто? Так не бывает… Она засмеялась и сказала:
— Это правда?
— Правда, если ты любишь меня.
— Я поеду с тобой куда захочешь. Я всегда буду любить тебя, я не хочу никогда расставаться с тобой! — говорила Лера, целуя его глаза, волосы, губы. И ничто в мире не существовало больше для них обоих, кроме любви, и так продолжалось до тех пор, пока за окном не начало светать…
В зале было установлено несколько кинокамер, Клаус водрузил свой штатив прямо на сцену. Срочно протрезвленные осветители возились с приборами, протягивали по проходу кабель.