Мне повезло вернуться

Шейнин Артем Григорьевич

Мы провели на пересылке меньше суток. Все произошедшее там почти стерлось из памяти. И только два ощущения прочно засели внутри. Во-первых — напряженная тревога. Она сменила заползшую внутрь каждого из нас в утро отправки неясную тоску. А во-вторых — ощущение, что что-то не так. Оно потеснило во мне уверенность, что в Афганистане все обретет смысл и станет больше похоже на то, о чем я мечтал.

Царапнуло где-то внутри: «А может, я это все придумал?» Про Афган, про войну, про воинское братство? «Сам придумал — сам поверил», — как говорила острая на язык Женька, когда я слишком увлекался фантазией, что она моя девушка и будет меня ждать. Хотя знал —

ведь она «кошка, которая гуляет сама по себе».

Может, и правда, это «Пионерская зорька» у меня в одном месте — прав был Капа? И правы те, кто правдами и неправдами отмазывает сыновей от Афгана? И нет здесь никакой романтики — только смерть и цинковые гробы? И ничему я здесь не научусь, ничего не пойму — только время потеряю? В лучшем случае время…

Но я, конечно, отогнал от себя эти мысли. Нет, не может быть! Не может быть, чтобы меня обманули все фильмы и все книги, где мне про это рассказывали и на это настраивали! Не может быть, чтобы все это было лишь придумкой для таких, как я! И потом, ведь мы же еще не добрались до Гардеза…

На следующее утро нас выводят за ворота пересылки и ведут к двум огромным вертолетам. Я таких никогда раньше не видел — размером с трехэтажный дом, наверное. Даже не верится, что эта неуклюжая махина может летать. Вскоре убеждаюсь — еще как может. Издает при этом совершенно неописуемый сипло-клекочущий звук, как огромная мифическая птица. Аж в животе от него начинает посасывать, и начинаешь вибрировать вместе с обшивкой вертолета. Особенно на взлете. Как позже узнаю, прозвище у этих вертолетов «коровы». А официально — «Ми-6». Немало пришлось мне на них полетать, больше, чем хотелось бы…

И вот за сорок минут эта «корова» доставляет нас в своем чреве в Гардез. Сидим мы у нее в пузе на полу, так что в иллюминатор не выглянешь. Над чем летим и куда приземляемся — не видно… Открываются огромные створки рампы, и мы, дробно стуча ботинками по металлическим сходням, спускаемся на землю. Вот мы и в Гардезе…

Гардез

(август — октябрь 1984 года)

Прибытие в бригаду осталось в моей памяти как бредовый, горячечный сон. Густое, колеблющееся марево над взлеткой, устланной рифлеными железными листами. Мы, неуверенной толпой бредущие в этом мареве в сторону клуба. И мечущиеся, словно злые духи, вокруг нас какие-то неистовые личности. «Вешайтесь, молодые!»

Очень мило…

Если Фергана и оставила во мне какие-то остатки романтики, то и они улетучиваются с невероятной быстротой, растворяясь в этом мареве и этих злобных заклинаниях: «Вешайтесь, „шнуры“!»

Заводят в какой-то капонир, крытый железом. Оказывается, это клуб. Рассаживают нас внутри по лавкам. А кровожадные неистовые личности продолжают толпиться за дверями, снаружи. И, кажется, как стая волков, готовы разорвать нас на части, стоит только выйти за дверь. Первым к нам обращается седой подполковник. Я его сразу узнал. Ну, то есть не узнал, а понял, на кого он похож. Был такой актер Евгений Лебедев, Кутузова играл в «Эскадроне гусар летучих» и в других фильмах тоже. Седой весь, и брови такие густые и седые. Такой насупленный, но добрый в душе дед-генерал. Тут он, правда, был с погонами подполковника на полевой форме, но это ничего не меняло — сходство стопроцентное.

Меня прямо как-то отпустило слегка, как увидел его — ну вот, первый персонаж из того «кина», которое я сам в своей голове уже несколько лет про Афган снимал. Вот так я и представлял сурового и надежного

командира, «слугу царю, отца солдатам». Ну вот, сейчас все и начнет налаживаться…

И тут он, абсолютно с интонацией и мимикой народного ариста СССР Евгения Лебедева, произносит:

— Бойцы, вы прибыли в 56-ю отдельную гвардейскую десантно-штурмовую бригаду. Поздравляю с прибытием! Вам повезло: часть у нас боевая. Мы — одно из подразделений 40-й армии, которое проводит на боевых действиях больше времени, чем в пункте постоянной дислокации.

Эти его слова стали еще одним подтверждением того, что мои надежды начинают сбываться… Но уже следующими он меня «сбивает на взлете»:

— И еще мы удерживаем первенство в 40-й армии по количеству сломанных челюстей…

Было не очень ясно, ставит ли он оба этих достижения на одну доску. Но совершенно ясно, что ни в одном из пунктов не шутит. В общем, вдохновил…

Потом началось распределение по ротам. «Покупатели» уже внимательно присматриваются к нам. Первыми отбирают бойцов представители разведроты. Так уже здесь, с первого же дня, задается своего рода иерархия. Причем вполне объективная: в разведку уходят самые крепкие парни. И те, кто на гражданке серьезно занимался спортом, — прежде всего борьбой.

Потом очередь саперной роты. Остальных распределяет по ротам бровастый подполковник, заглядывая в какой-то разлинованный лист ватмана с кучей пометок.

Три месяца назад то же самое происходило на сцене летнего клуба ферганской учебки. За одну секунду двумя словами сидящий на сцене офицер предопределял, кому и когда ехать в Афган, а кому служить в Союзе. Здесь второй раз происходит эта своеобразная «раздача судеб» — кого куда… Ведь от этого распределения зависит то, в чем будет состоять твоя жизнь почти два ближайших года.

Каких-то 15 минут назад мы были курсантами 6-й учебной роты, а теперь стали разведчиками, саперами, связистами, бойцами одной из парашютно-десантных или десантно-штурмовых рот 1-го, 3-го или 4-го батальонов. Нам еще мало что говорят эти номера и названия. Лишь одно мы четко осознаем — начинается совсем другая жизнь… Жизнь в очередной раз перетасовывает нас, как колоду. Впрочем, мне новый расклад вполне по душе. Мы с Пахомом в одной роте — 2-й парашютно-десантной. Еще с нами Вовка Мордвинов, Олег Никулин и Юрка Лысюк из бывшего 4-го взвода — все земляки-москвичи. И несколько парней, которые в Фергане были в 4-й или 5-й роте. Вот уж у кого была лотерея так лотерея. Ведь это только 6-я рота через три месяца отправлялась в Афган вся. Из 4-й и 5-й только четверть курсантов уезжала в августе, а остальные — в ноябре. Так что кореша наших новых однокашников еще три месяца будут служить в Союзе.

Нас, зачисленных в 2ПДР, как ни странно, забирает только какой-то сержант. Хотя из остальных рот за молодыми прислали офицеров.

Палатки роты в паре сотен метров от клуба, так что скоро все проясняется. Палатки пусты, сержант — прикомандированный из охранения. А рота наша — на боевых, и когда вернется — неизвестно. Так что «вешаться» нам предстоит начать несколько позже. Впрочем, мы толком не понимаем, что это значит… А пока потихоньку привыкаем к бригадной жизни.

Живем все вместе в одной из ротных палаток. Здесь все напоминает о том, что «хозяева» отсутствуют уже довольно давно, а собирались они сумбурно. На кроватях нет белья, только матрасы и несколько одеял; тумбочки выдвинуты в центральный проход, половина из них распахнута. На полу разбросаны какие-то блокноты, листки, письма…