Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины
Шрифт:
Мне очень хотелось, чтобы папа мне что-нибудь подарил именно из этого магазина. Пошел бы со мной и купил мне все, что я попрошу. Там все стоило совсем немного: тетрадка — две копейки, блокнотик для записи слов — одну копейку, ластик — две копейки…
— Пап, пойдем с тобой в магазин, купи мне для школы всего, — попросила я.
— Галенька, а у меня денежки кончились, — беззаботно отозвался папа. — Отпуск позади, остался без денег…
Что же было делать?
Мне требовалось получить подарок от папы к новому
Неужели мечта моя не сбудется?
Быть такого не может!
Я полгода, с зимних каникул, копила деньги.
Сначала мне подарили новый рубль (как раз прошла денежная реформа, когда десять рублей становились рублем (и так далее). Старые деньги выглядели очень серьезно. Один рубль (превратившийся в металлические десять копеек) был внушительной купюрой. Новые деньжата оказались несолидными маломерками. Их презрительно называли фантиками. Дома сокрушались, что прежний рубль и нынешние десять копеек несопоставимы по своей значимости.
Мои накопления, начавшиеся сразу с огромной суммы, росли потом за счет экономии на школьных завтраках.
Мне ежедневно давали по 20 копеек. Танюсеньке казалось, что я в школе страдаю от постоянного голода. Она требовала, чтобы на каждой переменке я перекусывала. А мне в школе есть не хотелось вообще. Там чай подавали в толстых мутных пластмассовых чашках. Чай вонял помоями, а чашки воняли какой-то химией. Все вместе — гадость несусветная. Учащиеся массы пили. У меня получалось пить это только в случаях невыносимой жажды. Чай без сахара стоил одну копейку.
Я оставляла «несъеденные» деньги, мечтая купить на них собрание сочинений Жюля Верна.
В общем, за две четверти — зимнюю и весеннюю — у меня накопилось десять рублей. Рубль бумажкой, а остальное мелочью. Я обменяла в сберкассе свои накопления на красную хрустящую бумажку с портретом Ленина, спрятала ее в коробку с игрушками. Потом началось лето, я про свое богатство и не вспоминала.
И тут меня озарило! Я поняла, что надо сделать, чтобы у меня оказался подарок к новому школьному году от папы!
Я быстренько отскочила в другую комнату, к своей коробке, вытащила из ее недр заветную десяточку и сунула ее незаметно в карман папиного пиджака, который висел в прихожей.
Потом я побежала в комнату, где сидел папа, и снова принялась канючить:
— Пап, купи мне подарок… Па-ап…
Папа ласково отнекивался, мол, денежек все равно нет.
— А ты посмотри у себя в карманчиках, — убеждала я.
И он, просто чтобы отвязаться от меня, пошел за пиджаком, полез в один карман, в другой и вдруг!!! Неожиданно для себя обнаружил десять рублей!!!
Он даже глазам своим поначалу не поверил.
А потом ужасно растрогался.
— Золотые мои старики, — сказал он
— Вот видишь, — радовалась я. — А ты говорил, нет денежек.
— Я же не знал, — растерянно повторял папа…
Он тут же спустился и разменял в сберкассе деньги. И вручил мне три рубля.
— Тебе столько хватит?
— Конечно! — ликовала я.
За мной зашла подружка, и мы отправились в магазин одни. Она без папы, и я без папы.
— Мне три рубля папа подарил, — похвасталась я по дороге.
— Ого! — позавидовала подружка. — Много!
Ей папа никогда не дарил таких денег. Ну, 20 копеек — максимум. Он не был праздником, ее папа. Он всегда жил с ней.
Я купила кучу всего. И главное — чешский набор цветных карандашей в красивой железной коробке. Как же эти карандаши пахли! Не надышишься!
Карандаши радовали меня до окончания школы и даже дольше…
Мой папа уехал довольный, при деньгах после отпуска.
Я осталась с кучей подарков от него.
Жюля Верна я брала — книгу за книгой — в библиотеке.
И чем это хуже?
Я уезжаю!!!
Маму я видела очень редко. Раз в несколько лет. Я привыкла жить с Танюсенькой и очень любила ее. Но мама… Что-то внутри меня тосковало по маме. Я могла на улице заглядеться на женщину с толстой русой косой вокруг головы и даже пойти за ней, пытаясь заглянуть в лицо: а вдруг она — моя мама? Тосковала я по ней очень редко, только когда она приезжала, а потом надо было расставаться.
Мне вот-вот должно было исполниться девять лет. Мама впервые приехала к нам с моим младшим братиком Гришенькой (ему тогда было около пяти). До этого я видела только его фотографии. Я очень его ждала и мечтала познакомиться.
Гришенька — тихий, худенький мальчик, светленький, зеленоглазый, зауважал меня беспрекословно. Я учила его жить. Например, показала почтовые ящики в нашем подъезде и объяснила: «Пальчик туда не суй, там Змей Горыныч, откусит сразу же».
Бедный Гришенька поверил старшей сестре и боялся этого Змея потом долго-долго. До сих пор помнит…
Приезд мамы в тот раз начался с обиды на нее. Редко мы виделись, но когда виделись, она умела уязвить. Уверена — не нарочно. Так получалось. Уж очень разные мы с ней оказались.
Когда мама приезжала, я, конечно, выбивалась из колеи, капризничала. Наверное, ребенку надо накапризничаться в детстве. Пусть совсем немного, но столько, чтобы убедиться: есть те, кто любят его любого. А уж мамину любовь мне очень хотелось испытать. Мне хотелось, чтобы она меня пожалела, приголубила. Вот такую ПЛОХУЮ, капризную… Мне хотелось удостовериться, что я для нее ХОРОШАЯ, как бы себя ни вела. ХОРОШАЯ, потому что ЛЮБИМАЯ, СВОЯ.