Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины
Шрифт:
Танюся отправлялась по путевке в военный санаторий в Звенигород. Обычно в такие поездки она всегда брала меня с собой. Она устраивала меня на частной квартире у какой-нибудь санаторной медсестры, сама проходила курс лечения, а я вроде тоже отдыхала и была на ее глазах.
В то лето мне очень не хотелось ехать с тетей. Ну — не маленькая я. Что я там буду делать, в этом санатории? С бабками прогуливаться? Я предлагала остаться в Москве. Я бы ходила с подружками в парк, мы бы брали лодочку, катались, загорали бы на бережку. Мало разве я дома одна оставалась?
Но Танюся была непреклонна. Мы отправились в Звенигород. И оказалось там
Танцевать я обожала. Недаром каждый день упражнялась дома, пока старшие работали.
Первая моя санаторная знакомая, девушка Люба, казалась мне невероятно взрослой: она закончила третий курс физтеха, ей исполнилось двадцать лет. Невероятная разница в возрасте, если смотреть глазами пятнадцатилетнего подростка! Но у Любы подруг не появилось, вот она и общалась со мной.
В первый же вечер мы отправились на танцы. Шли через лес, по протоптанной тропинке. Было светло, пели птицы. С нами шла большая компания: семейные пары, казавшиеся мне людьми пожилыми (лет тридцати примерно). Люди были веселые, шутили. Отдых в санаториях тогда длился 24 дня, поэтому настрой у всех был благодушный и основательный — почти месяц нам предстояло провести вместе. За это время можно хорошо узнать друг друга.
Мы вышли из леса прямо к танцплощадке. Звучала музыка. Кто-то уже танцевал. Я очень обрадовалась, увидев, как много молодежи вокруг. Меня тут же пригласил танцевать смуглый парень. Ох, и здорово же он танцевал! И я тоже! Мы веселились от души, я хохотала, он тоже стал смеяться. После танца отошли к краю площадки передохнуть. Познакомились. Энрике оказался кубинцем. Перешел на второй курс МГУ. Сказал мне, что никогда тут, в Москве, не видел таких веселых девушек.
— У вас не любят улыбаться.
— А я люблю, — возразила я.
Мы еще потанцевали. Любу тоже кто-то пригласил. Счастье меня переполняло. Мы ловко отплясывали, словно всю жизнь вместе тренировались. Вечер уже заканчивался, наступали сумерки. Мы опять остановились передохнуть. Наши собирались через пару танцев возвращаться в санаторий. Я, конечно, и не думала оставаться на танцах одна, без своих. Мы прощались с Энрике до завтра, до вечера, и тут к нам подошел его товарищ. Энрике мне объяснил, что зовут его Хосе, он только приехал в Москву и совсем не говорит по-русски, будет учиться на подготовительном курсе.
— Que bonita es! (Какая она красивая!) — сказал Хосе, обращаясь к Энрике.
— Todo comprendo! (Я все понимаю) — расхохоталась я.
От Энрике я и не скрывала, что могу говорить по-испански, но Хосе подошел только что и не успел этого узнать. Кстати, мне он не понравился. Он был низкого роста, ниже меня, светлокожий, темноволосый, с узкими недобрыми глазами, поджарый. Не было в нем обаяния, смешливости, легкости. Тем не менее мы поговорили все вместе. Хосе пригласил меня на танец. И танцевать с ним было скучно. Звучала медленная музыка, он старался меня посильнее прижать к себе… А я любила быстрые танцы, чтобы прыгать, вертеться…
Хосе попросил меня встретиться днем у реки, чтобы немного поговорить по-русски.
— Ну, хорошо, — сказала я. — Встретимся вон там, на пляже, где лодки. А вечером — танцевать, да, Энрике?
— Да, малышка, —
И мы ушли в свой санаторий.
На следующий день, в три, как и договорились, я была на пляже. Хосе меня ждал. Я почувствовала неловкость, мне совсем не хотелось разговаривать с ним. Стояла жара. Я была в купальнике и легком коротеньком сарафанчике.
— Возьмем лодку? — предложила я.
— Холодно, вода холодная, — ответил кубинец.
Ничего себе холодно. Немножко поговорили. Оказалось, что ему 25 лет, он даже защищал Плайа Хирон, когда там высадились контрреволюционеры. Потом долго в школе учился, теперь вот — студент. Я зауважала его: надо же — Плайа Хирон защищал! Герой! На песчаной отмели у реки загорелые ребята и девушки играли в волейбол, вопили… Мне хотелось к ним.
— Ты купаться не будешь? — спросила я.
— Нет. Холодно, — отказался герой-революционер. — Пойдем наверх, погуляем.
Мы поднялись по крутому песчаному обрыву наверх, река теперь казалась маленькой, блестела на солнце. Кое-где росли высокие старые березы, мягкая трава даже не колыхалась — ни малейшего ветерка не проносилось над ней в этот знойный день. Мы медленно шли к березкам, а когда оказались рядом с ними, он грубо схватил меня за плечи и повалил на траву, подставив подножку. Он применил какой-то прием — явно. И он не шутил и не играл. Это я сообразила мгновенно. Он навалился на меня всем телом. Я никогда еще не целовалась, не обнималась. Да что там — за руку не держалась с мальчиком (на ритмике не считается, да и когда это было). Лицо кубинца стало походить на звериное: точно, как у тех, из стаи, которая напала на нас, отправившихся смотреть киносъемки.
Я изо всех сил оттолкнула его и даже сумела вскочить на ноги. Но он озверел, набросился на меня и снова повалил. Я дралась, как могла. Откуда взялись силы… Снова встала, он снова повалил… И тут я стала орать на него (спасибо испанскому языку):
— Мой отец работает в университете. Он большой начальник. Я знаю твое имя. Я тебя найду. Ты не будешь учиться в Москве. Или убей меня. Или отпусти! Если нет, мой отец тебя найдет!
Я поняла, что он прислушивается. До него доходит.
И вот что удивительно: он полез насиловать меня среди бела дня, да еще в таком месте, где постоянно ходили люди. Или он не понимал этого? Увел меня с пляжа — да, там показалось слишком людно. А тут, думал, пустыня?
…И тут действительно раздались чьи-то голоса, шаги.
— Мой отец найдет тебя, — сказала я с ненавистью.
Он встал и даже потянул меня за руку, чтобы я смогла подняться.
— Я не хочу тебя больше видеть. Если ты еще раз придешь на танцы, мой отец найдет тебя, понял?
Мне показалось, что он даже чуть кивнул. Я победила.
Я немедленно скатилась по откосу к реке и села у воды, поближе к людям. Меня трясло. Теперь мне было холодно при тридцатипятиградусной жаре. Зуб на зуб не попадал. Я расплела косу, вытрясла из волос щепки, частицы сухих прошлогодних листьев. Потом стянула сарафан, зашла в реку, окунулась. Ненависть клокотала во мне. Мне хотелось убить этого проклятого Хосе. Ничего себе — революционер! Какой он революционер? Он насильник. Он хотел воспользоваться тем, что я слабее его. А я оказалась сильнее. Потому что знала испанский. А если бы не знала? Может быть, тогда он просто испугался бы прохожих. Но тут он еще до прохожих испугался, гад поганый. Нет, лучше — знать. Знание — сила…