Мнемоскан
Шрифт:
Когда я пришёл туда сегодня, он уже был там — бросал мяч из неподвижного положения. Корзина висела невероятно высоко — на добрых десяти метрах — так что требовалось отличная координация, чтобы уложить в неё мяч, но у Малкольма неплохо получалось.
— Привет, Малкольм, — сказал я, выходя на площадку. Голос, как всегда в таких местах, отозвался гулким эхом.
— Джейкоб, — сказал он, оглядываясь на меня. Он был какой-то встревоженный.
— Что? — спросил я.
— Просто надеюсь, что вы не станете отрывать мне голову, — сказал Малкольм.
— Что?
Малкольм послал мяч свечой вверх. Он прошёл сквозь кольцо и начал долгое-долгое падение на пол, словно в замедленной съёмке.
— Иногда.
— Видели новости?
— Нет. И весьма рад этому.
— В общем, — сказал я, — ваш сын попал на первые полосы.
Малкольм поймал мяч и повернулся ко мне.
— Правда?
— Ага. Он представляет в суде Карен Бесарян — мнемосканированную Карен Бесарян — на процессе, на котором её сын оспаривает её право на её личность.
Малкольм постучал мячом об пол.
— Это мой мальчик!
— Мне неприятно это говорить, — сказал я, — но я надеюсь, что он проиграет. Я надеюсь, что Карен проиграет. — Я поднял руки, и Малкольм бросил мне мяч.
— Почему?
— Ну, — сказал я, — теперь, когда меня вылечили, я хочу вернуться домой. Брайан Гадес говорит, что я не могу, потому что правами на мою личность владеет другой. Но если это окажется не так… — Я побежал через площадку, стуча мячом об пол, потом подпрыгнул, взлетев высоко-высоко, выше Малкольмовой головы, и уложил мяч в корзину.
Я ещё спускался вниз, когда Малкольм спросил:
— Как далеко продвинулся процесс?
— Говорили, что решение вынесут всего через пару дней. — Я немного согнул ноги, чтобы смягчить удар, но по правде смягчать было особо нечего.
— И вы думаете, что это решение изменит ваши обстоятельства? — спросил Малкольм, наклоняясь, чтобы подобрать мяч.
— Ну, да, — сказал я. — Конечно. А почему нет?
Он развернулся и медленно стукнул несколько раз мячом об пол.
— Потому что в юриспруденции ничто не случается быстро. Предположим, Дешон выиграет — а он чертовски хороший адвокат, и, вероятно, и вправду победит. — Он прицелился и бросил мяч. Тот высоко взлетел и на пути вниз провалился в корзину. — Но победа в первом раунде ничего не значит. — Он побежал огромными длинными скачками и поймал мяч прежде, чем он стукнулся об пол. — Другая сторона подаст апелляцию, и им придётся пройти через всё это снова.
Он опять бросил мяч, но в этот раз, я думаю, намеренно промазал, будто иллюстрируя свои слова.
— Или, предположим, Дешон проиграет, — сказал он. — Ну, тогда его сторона подаст апелляцию.
Я пошёл подобрать мяч.
— Да, но…
— И тогда на апелляцию будет подана апелляция, и в громких процессах, подобных этому, так будет продолжаться, пока дело не дойдёт до Верховного Суда.
Я подобрал мяч, но просто держал его в руках.
— О, наверняка он не такой уж громкий.
— Вы
— Да, но подобные процессы пройдут и в Канаде.
— Послушате, если вы не собираетесь бросать этот мяч… — Я кинул ему мяч. — Спасибо.
Он начал стучать им об пол.
— «Иммортекс», может, находится и в Канаде, благодаря её либеральным законам. Но сколько канадцев до сих пор прошли через них? Большинство клиентов «Иммортекс» — богатые американцы и европейцы. — Он подпрыгнул, поднялся над корзиной и с силой зашвырнул в неё мяч. Опяскаясь вниз, он сказал: — А у вас ведь нет детей, не так ли?
Я покачал головой.
Опустившись на пол, он сказал:
— Тогда вряд ли будет борьба за ваше наследство.
У меня упало сердце.
— Может, это и так, но…
Он нагнулся за мячом.
— Плюс, даже если США запретит передачу прав личности, Канада не обязательно это сделает — вы с нами расходитесь по целому спектру вопросов. Господи, да в Канаде пудель может вступить в законный брак с тостером на четыре ломтика. Вы правда можете вообразить, чтобы ваша страна захлопнула дверь перед загруженными сознаниями?
— Возможно, — сказал я.
Он держал мяч в руках.
— Возможно. Но на это уйдут годы. Годы. Мы с вами можем и не дожить до того времени, как всё утрясётся. — Он бросил мяч мне, но я его не поймал. Мяч запрыгал по полу, и звуки его ударов раздавались в унисон с молотками, снова застучавшими у меня в голове.
На следующий день, когда мы все встали, чтобы поприветствовать входящего в зал судью Херрингтона, я отметил, что он выглядит так, словно накануне нему не удалось толком поспать. Конечно, я вообще не спал, и отвёртки Портера насчёт мнемосканов и сна меня тревожили.
Стоп — я сказал отвёртки? Я имел в виду увёртки, ясное дело. Господи, все эти разговоры о том, что мы роботы, начинают действовать на нервы.
Все сели. Малкольм сидел радом со мной справа; в отдалении по левую руку сидела жена Тайлера с детьми.
— Миз Лопес, — сказал сулья, кивая своим длинным лицом, — можете начинать опрос свидетелей стороны ответчика.
Сегодня Мария Лопес была в оранжевом, и по какой-то причине светлые пряди исчезли из её причёски. Она встала и поклонилась в сторону судьи.
— Спасибо, ваша честь. Мы вызываем профессора Калеба По.
— Калеб По, — выкрикнул клерк.
Щеголеватый белый мужчина средних лет представился и был приведён к присяге.
— Профессор По, — сказала Лопес, — кем вы работаете?