Много снов назад
Шрифт:
— Мне жаль о том, что произошло с тобой вчера. Это было чудовищно ужасно, и, очевидно, ты нуждалась в утешении, поэтому сама не поняла, как поддалась эмоциям. Ты одинока, и твоя семья совершенно…
— Вы издеваетесь надо мной? — Рози не могла более выдержать того, что он говорил, вонзая нож всё глубже и глубже, прежде чем отважиться повернуть его внутри её естества, покончив с чувствами и ней самой раз и навсегда. — Это ведь бред какой-то, — Рози горько усмехнулась. — Я ещё ни в ком так сильно не ошибалась, как в вас. Не могу поверить, но вы ещё больший трус, чем мой отец.
— Рози, послушай, —
— По-прежнему уже тоже не будет, — она не могла отвести взгляд от их всё ещё сжатых рук, Рози боролась с собой, чтобы не переплести их пальцы вместе, давая слабину, но это было не к месту. — Ладно, теперь я действительно чувствую себя глупой, — Рози резко выдернула свою ладонь из-под ладони мужчины. Подхватилась с места и начала надевать пальто.
— Ты даже не поела, — он подвинул к другому краю стола тарелку с пирогом, в который раз взъерошивая волосы.
— О, надо же, оставьте свою заботу для собственного ребенка. Думаю, отец из вас получиться замечательнейший, — выпалила сгоряча, наспех застегивая дурацкие пуговицы, не поддающиеся непослушным пальцам. — Должно быть, его вы не позволите обделить вниманием, как это случилось со мной, — бросила напоследок, прежде чем взмахнуть волосами и уйти, оставив его одного за столиком.
На следующий день Рози перенесла бронь столика на час раньше. Ещё через день Стэнли обмолвился о том, что не смог рассказать Дугласу об обстоятельствах дела, поскольку тот уехал из города до начала следующего учебного семестра.
Глава 17
Дуглас недолго думал, прежде чем ответить на электронное письмо кузена, в котором тот приглашал его отпраздновать Рождество вместе в Вашингтоне. Приглашение подвернулось, как нельзя вовремя, и в смятенно взволнованном состоянии, он написал, что обязательно приедет, будто иного ответа от него нельзя было ожидать. Кузен стерпел бы и отказ, но посвященный во все трудности жизни Дугласа, как никто другой, он пригласил его к себе из формальной вежливости, о чем знали они оба.
Устроившись в Филадельфии, Дуглас прислал кузену слова благодарности и чек на приличную суму за то, что тот приютил его на время продолжительных странствований. После увольнения и развода ему приходилось скитаться по отельным номерам, каждый последующий был дешевле предыдущего. Только, когда это стало не по карману, когда большая часть денег уходила на адвоката, Дуглас решился обратиться к родственнику, с которым в последний раз виделся на собственной свадьбе. Благо тому, что ему хватило ума оставить на счету приличную сумму с расчетом на большее. Вот только до того времени, как он успел бы устроиться, о большем не хотел думать.
По его скудным соображениям всё должно было развиваться постепенно. Сперва он намеревался найти работу, затем подыскать жилье, а потом позаботиться и об остальном, что было менее важным. Дуглас привык к последовательности, согласно правилам которой было куда удобнее жить. Вот только, когда вся жизнь разрушилась в одночасье, и выстраивать её приходилось заново, взяться за голову было куда сложнее, чем в первый раз, когда он только
Он полагал, что они с кузеном расстанутся до следующего общесемейного мероприятия, происходящего раз в десятилетие. Они не особо дружили в детстве, в юношестве вовсе забыли о существовании друг друга. Дуглас знал, что его присутствие во многом стесняло холостую независимую жизнь Майкла, но в то же время ничего не мог поделать с собственными неудачами. Он старался не мешать и быть тихим, насколько это было возможно. С друзьями кузена не заговаривал, приходил поздно вечером, уходил из дома утром, изредка наведываясь на обед и ланч, когда квартира пустовала.
Дугласу была невыносима мысль о том, что в том самом городе, несколько кварталов спустя находилась купленная на честно заработанные им деньги квартира, которую Николь с таким усердием отстаивала, что, в конце концов, ему пришлось сдаться. Вопреки известному мнению, благородство ещё никогда никого не красило. Наряду с добротой оно медленно изживало себя, покуда ослабевало человеческий дух, засоряя легкие пылью разочарования и боли, не стоящих того.
Ситуация не была столь критичной, что прежде, ведь всё же у него был надежный кров, стабильная работа и более или менее крепкая почва под ногами. Единственным обстоятельством, нарушающим спокойствие, оставалась Рози, поцелуй которой ударил молнией по его душевному самообладанию.
Дуглас держался не так уж плохо. Притяжение было слишком явным, чтобы даже холодный, как сталь, рассудок мог это отрицать. Единственное, что он мог отрицать это большую близость, чем ту, что уже установилась между ними. Легкие непринужденные разговоры за ужинами и на диване за чашкой ароматного крепкого кофе стали сродни традиции, которую он не только не мог нарушить, но и искренне не хотел. Её появление привносило некий праздник, сродни того же теплого уютного Рождества, в котором не было никаких других подтекстов, кроме как преддверия спасения, в котором Дуглас сильно нуждался. Физическое влечение было контролируемо, покуда сама девушка преднамеренно сохраняла дистанцию, пока он держал её в плену заблуждения на счет собственных противоречивых чувств, что порой выдавали себя слишком легко.
Поцелуй побудил в нем желание получить большее. Неправильное, дикое и необузданное здравым рассудком, что до этого пребывал в самозабвенном сне. Он хотел её, что неизменно повлекло бы за собой сожаление, которое Дуглас предрекал, взирая на свою дальновидность.
И всё же разрушение было неизбежным. Сердце Рози в силу юного возраста было хрупким и необузданно пылким к первой любви, которой поневоле стал он. Куда меньшей потерей Дуглас считал разбитое детское сердце, полное ложных надежд и преисполненное наивных мечтаний, нежели вдребезги разорваная душа, научившаяся заново летать перед самым огромным падением. Она была слишком юна, чтобы принять его и понять. Слишком мало было прожитых Рози лет, чтобы она сумела оставаться такой же, какой была в тот самый момент, застыв в своем цветущем великолепии, проявляющемся в изумительном сочетании ума и прелести. Она развивалась, менялась, обретала в развитие своем черты, присущие ему самому.