Модэ
Шрифт:
Юноша молчал, уставившись зло на сверток. На свертке были какие-то знаки, непонятные князю. Вэрагна встревожился.
— Князь, — начал Салм, — я знаю, ты меня держишь за простого разбойника.
— А ты разве не разбойник? — произнес Вэрагна, дернув брезгливо плечом.
Салм опустился на колени, и оттянул левой рукой ворот:
— Ты видишь на мне знак огня? Я когда-то был ашаваном. Сядь, Вэрагна Мобед, нам нужно поговорить.
Вэрагна недоверчиво посмотрел на бактрица, но все же сел напротив него.
— Верь мне, князь, —
— Бельма, говоришь?
— Твой дядя замыслил против тебя недоброе. Он хочет тебя отравить.
— Врешь! — Вэрагна сжал кулаки, и выпятил грудь. Еще немного, и он бросился бы на бактрица.
— Я не вру никогда. Моя вера это запрещает. Твоя вера это запрещает.
— Ты можешь это доказать?! Где подтерждение твоим словам? Я давно знаю князя Хушана и не могу в нем такое подозревать!
— Доказательства ни к чему, — произнес спокойно Салм. — Ты и так все видишь. Вэрагна по прозванию Мобед не может не видеть.
— Не понимаю. Ничего. Соша! Зачем ты меня привел?
Соша молчал.
— Рассуди сам, князь, — говорил Салм неспешно, — сам посмотри на Хушана. Он впал в разврат и стяжательство. Он смотрит на тебя с завистью. Разве мобед может вытерпеть такое от своего родственника?
— Говори… Говори… — Вэрагна злился, сжимал кулаки, но он уже верил вполне этому странному человеку.
— На празднике весны ты станешь паралатом, — произнес Ашпокай, — степные князья посылали к тебе гонцов а хунну их всех убили. Дядя твой про это знает. Он принимает этих хунну как дорогих гостей. А они подосланы, чтобы тебя извести.
— Это послы шаньюя Тоуманя, — проговорил Вэрагна.
— Нет, тебе отвели глаза, — сказал Салм. — Это люди темника Модэ. Их вожака — Харгу, я знаю хорошо… князь Хушан тоже знает Харгу. Они с ним в сговоре.
Ватажники переглянулись. Шак сплюнул в сторону, сотворив в воздухе защитный знак.
— Дядя дурно поступает, это верно — взволнованно говорил Вэрагна — я помню его другим. Прежде ему служили настоящие витязи, — не та падаль, что теперь крутится возле него. Горный край богат особо не был, но и не голодал. Я часто бывал здесь весной. Мы с дядей на оленей охотились… там, на солончаках… Но потом… После смерти отца моего с дядей что-то стряслось. Он стал подозрителен и завистлив, мало-помалу витязи стали от него уходить. А на их место появились эти… Уж не знаю, из каких пустошей они пришли, но Хушан говорит, что им он верит больше, чем другим. Больше даже, чем мне.
— Вчера утром юноша Ашпокай услышал, как они договариваются убить тебя. После праздника Михргана, Хушан начнет подмешивать тебе в пишу снадобье. От него ты сойдешь с ума и тогда он сможет убить тебя по степному закону.
— По закону! — повторил Вэрагна.
— Тебе нужно бежать, здесь ты как в западне, — Салм повернулся к очагу, и стал раздувать угли. Кончался хворост, и жар слабел.
— Бежать?
— Мы здесь, чтобы защитить тебя. От Харги… и от Хушана. Мы проводим тебя в безопасное место. Оттуда ты отправишься на собрание князей.
— Если ты не станешь паралатом, — проговорил Ашпокай, — если ты здесь, сейчас, откажешься бежать, я тебя убью. Сам. На месте. Я не стану ждать, когда это сделает Хушан.
Наступило молчание. Салм подул на угли, но его дыхание уже утратило связь с огнем, очаг потемнел и наступили сумерки.
— Родовые знаки меня выдадут, — произнес, наконец, Вэрагна — далеко мы не уедем.
— Татуировки твои мы сажей замажем, оденем тебя в простую рубаху, — сказал Шак. — Когда мы будем в безопасности, ты получишь двух коней и немного медных украшений. Ты сможешь добраться до верных тебе людей.
— А хунну? Погоня будет!
— Местные мальчишки нам помогут, — подал голос Ашпокай. — Вечером они подмешают хуннским коням в корм толченых костей. Далеко не уедут.
— А князь Хушан?
— Я отвлеку его, — прозвучал надтреснутый голос. Все оглянулись на Сошу. Молодой степняк провел искалеченной рукой по свертку, и в палатке сразу как будто стало холоднее.
— Нам нужно как-то отвлечь людей Хушана, — проворчал Шак. — Хорошо бы занять их на какое-то время.
Ашпокай оставил на Вэрагне долгий взгляд. Смутная потребность его теперь обрела четкие очертания.
— Я освобожу лошадей, — сказал он.
«Бурный поток разбивает ледяную скалу и бежит вниз по горным склонам…».
— Это правильно, — произнес Салм. — Попроси Его. Он давно ждет.
— Да. Он ждет, — кивнул Ашпокай, а про себя как заклинание произнес грозное имя «Соруш».
***
Михрган праздновали в горах по старинному обычаю. Никто не помнил уже, что значит этот праздник, все знали только, что следует надевать пестрое платье и готовить лепешки. Потому два дня кряду в стойбище стучали молотилки, взбивалось молоко и курились алтарики конопли. Еще убрали с кольев кабаньи челюсти — почему-то в Михрган там им висеть не полагалось. К вечеру, накануне праздника, все мужчины были пьяны, а женщины собравшись цветастой гурьбой примеряли причудливые уборы и распевали вполголоса песни,
Все случилось к концу ночи, перед самым рассветом. Говорят, сильна была луна, и перевертышей в стойбище набилось больше обычного. Рассказывают так: всадник в роговой маске выехал на середину стойбища. Мерин его был куда крупней буланых горских коньков. Кто-то говорил, что и на нем была маска — обличье тура. Белые огоньки плясали вокруг — медленно перевертыши обступали всадника, вынюхивая что-то смутное, только что распространившееся в воздухе.
В загонах волновались лошади — вороные, пегие, игреневые, сбитые в грязные груды, курящиеся теплым паром. Они трясли гривами, уши их торчали как стрелы.