Модель
Шрифт:
— …А какая отличительная черта у вас, россиян? — спросила она, и я отметил, что молодая женщина все время говорила спокойно, не давая моим мыслям разбушеваться.
Позволяя мне отвечать ей так же — спокойно:
— За свою историю мы впитали в себя так много от других народов, что, пожалуй, нашей отличительной чертой является отсутствие всяких отличительных черт.
— Но у нас и у вас разный менталитет, — проговорила Элия тоном, явно выдававшим то,
— В СССР ничем не владеющий народ всегда проигрывал владеющей властью власти.
Мы, бывшие жители Советского Союза, так долго были вырваны из традиционного, естественного развития, что у нашего менталитета есть особенность.
И эта особенность заключается в том, что никакого менталитета у нас нет.
— Почему?
— Потому что несвобода не создает опыта, значит, ничему не учит.
— Но вы же говорите о нас, прибалтийцах, плохо, — Элия произнесла эти слова тихо, и я так же тихо ответил ей:
— Проще всего говорить плохо о своем народе, говоря плохо о чужом.
Поэтому я ни о каких народах не говорю плохо.
— Но ведь вы, русские, не любите нас, прибалтов.
— Не знаю, Элия, — сказал я, а потом прибавил:
— Но ты должна знать, что любят за любовь, а не за ненависть.
— Но у нас-то, прибалтийцев, есть повод вас не любить.
— Может быть, Элия, такой повод у вас есть.
Правда, я о нем не слышал.
— Вы нас оккупировали.
Прибалтийские республики вам еще счет за это предъявят, — Элия Вита говорила так тихо, что я не мог понять — говорит она серьезно или шутит.
И в ответ улыбнулся:
— А мы вам предъявим счет за латышских стрелков, — я произнес это сочетание слов, даже не помня — пишется оно в кавычках или без.
— А что — латышские стрелки?
— Они дважды спасли ленинское правительство, когда его попытались скинуть: шестого июля в восемнадцатом и после подписания Брестского мира, когда ленинское правительство бежало из Петербурга в Москву.
При этом латышскими стрелками в народе называли не только латышей, но всех прибалтийских головорезов, составлявших ленинскую охрану.
Кровавый Тоом, например, был эстонцем, — сказал я.
Удивительная вещь — история — рассказ о времени, которое прошло.
Сейчас, находясь в одной комнате с красивой женщиной, я говорил о кровавых страницах истории совершенно спокойно и даже не переставая улыбаться.
Хотя улыбался я грустновато.
А Элия Вита не хотела расставаться со своей правотой:
— Это были отщепенцы.
Мы их осудили.
— Это были ваши граждане, — тихо, но спокойно ответил я.
— Мы их осудили, — повторила Элия.
— Мы тоже осудили время, которое привело к оккупации чужих стран, — вступаясь за свою страну, я не в первый раз солгал, выдавая
Прекрасно зная, что далеко не все мои современники осудили сталинизм.
— Но ваши страны захватывались советскими солдатами по приказу режима, а ваши граждане, ставшие латышскими стрелками, пришли к нам добровольно.
Им никто не приказывал идти в Россию.
Да их никто и не звал.
— И что же?
Мы должны сохранять ваши памятники советским солдатам? — Этот вопрос был задан Элией тоном, не оставлявшим сомнения в том, что ответ может быть только один; и в ответ я честно признался:
— Не знаю.
— Тогда почему же вы называете нас варварами за то, что эти памятники переносятся с центральных площадей? — Моя гостья продолжала задавать свои вопросы, но делала это уже как-то неагрессивно.
Словно ставя галочку в соответствующую графу таблицы: «ответ получен» — «ответ не получен».
А возможно, ее больше интересовали не вопросы, известные всем, а ответы, известные, как ей показалось, именно мне:
— Элия, варвары всегда разрушат чужое.
Ни один варвар не разрушил ничего своего.
— Так это ведь — ваши памятники, — девушка сделала ударение на слове «ваши», при этом — слегка подзапуталась в моих словах и, наверняка неумышленно, привела аргумент в пользу вандализма своих соплеменников.
И мне пришлось вносить ясность.
То есть исправлять ошибки дипломатов и делать то, что не сумело сделать российское Министерство иностранных дел.
Но, в отличие от дипломатов, за каждое свое слово я должен был нести ответственность:
— О том, что солдаты Красной армии пришли по приказу, а не по собственной воле, я уже сказал.
И повторять не стану.
Но дело в том, что сами советские солдаты шли воевать не с вами, прибалтийцами, а с фашизмом.
Все они, от солдата до генерала, рисковали жизнью, а некоторые, погибнув, так и остались лежать в вашей земле.
И если вы были на стороне Советского Союза и стран антигитлеровской коалиции, то памятники советским солдатам, погибшим на вашей территории, — это не только наши, но и ваши памятники, — я говорил тихо, совсем не напрягаясь, не пытаясь что-то доказать.
Но видел, что Элия Вита внимательно слушает каждое мое слово.
— И все равно — это была оккупация, — повторила она слова, слышанные ей не раз у себя дома; а я замолчал, собираясь с мыслями.
И не смог быстро подобрать слова о том, что, кроме всего прочего, та страшная, кровавая война была войной между двумя тиранами: фашистским и социалистическим.
А социализм — это всегда: декларируется одно, делается другое, а получается — третье…
…Ни судьбы, ни истории не бывает без изъянов…