Моё дерево Апельсина-лима
Шрифт:
Я склонил голову и вспомнил Ребенка Иисуса, которому нравились, как говорил Тотока, только богатые люди.
— Что с тобой, Зез'e?
— Ничего.
— А тебе, много вещей подарили?
Я покачал головой, что нет, говорить я не мог.
— Как, ничего? И вправду, ничего?
— В этом году мы не праздновали дома Рождество. Папа пока еще без работы.
— Это же невозможно! Так значит, у вас не было ни каштанов, ни орехов, ни вина?..
— Только рабанада, что приготовила Диндинья
— Зез'e, если я тебя приглашу, ты согласишься? Я пытался угадать чего он хотел. Но, даже будучи голодным, не имел желания есть.
— Пойдем в дом. Мама тебя накормит. Там столько всего, столько сладостей…
Я не хотел рисковать. В эти дни меня столько раз обижали. Не раз я слышал: — «Разве тебе не сказано было не тащить в дом уличных сопляков?»
— Нет, большое спасибо.
— Хорошо. А если я попрошу маму собрать тебе пакет с каштанами и другими вещами для твоего братика, ты возьмешь его?
— Не могу. Мне нужно закончить работу. Только теперь, Серджио заметил ящик для чистки обуви, на котором я сидел.
— Но никто, же не чистит в Рождество…
— Я проходил целый день и заработал десять тостаос, и то, пять мне дали как милостыню. А мне еще надо заработать в два раза больше.
— Для чего, Зез'e?
— Не могу тебе об этом рассказать. Но мне надо много.
Он улыбнулся, у него возникла благородная идея.
— Хочешь начистить мои ботинки? Я дам тебе десять тостаос.
— Нет, не могу. Я не беру с друзей.
— А если я тебе их дам, или скажем так, если я тебе одолжу десять тостаос?
— А могу я задержаться с возвратом долга?
— Как хочешь. Даже можешь вернуть мне потом шариками.
— Если так, то да.
Он засунул руку в карман и дал мне монету.
— Не переживай, мне дали много денег. Моя копилка заполнена.
Я провел рукой по рулю велосипеда.
— Он действительно прекрасный.
— Когда подрастешь и научишься ездить, я дам тебе сделать круг, да?
— Да.
Я бросился бегом, как сумасшедший, к забегаловке «Нищета и голод», тряся ящичком для чистки обуви.
Ворвался как ураган, боясь, что уже будут закрываться.
— Сеньор, у вас еще есть те дорогие сигареты?
Он достал две пачки, когда увидел на моей ладони деньги.
— Это же не для тебя, не так ли, Зез'e?
Чей-то голос произнес сзади:
— Что вы говорите! Мальчик в таком возрасте!
Не оборачиваясь, он ответил:
— Вы не знаете клиентов этот типа. Они способны на все.
— Это для папы.
Я чувствовал огромную радость, вертя монеты в ладони.
— Это или это?
— Вы будете лучше знать.
— Я целый день работал, чтобы купить папе этот Рождественский подарок.
— Вот
— Увы, ничего. Вы же знаете, он пока еще без работы.
Он расстроился и в баре все престали говорить.
— А которые нравятся вам, если бы вы брали для себя?
— Обе красивые. Любому отцу понравится принимать такой подарок.
Заверните эту, пожалуйста. Он завернул пачку и был, какой-то странный, когда отдал мне пакет. Как будто бы он хотел мне что-то сказать, но не мог. Я отдал ему деньги и улыбнулся.
— Спасибо, Зез'e.
— Счастливых вам праздников!..
Я бросился бегом домой.
Вместе с тем наступил вечер. Только на кухне была зажжена лампа. Все ушли, но папа сидел за столом, глядя на пустую стену. Лицо он держал в ладонях, опираясь локтями в стол.
— Папа.
— Что, мой сын?
В его голосе не было злости.
— Ты где был целый день?
Я показал ему ящичек для чистки обуви. Поставил его на пол и засунул руку в карман, чтобы достать мой пакетик.
— Смотри, папа, я купил тебе красивую вещь. Он усмехнулся, поняв все, чего это мне стоило.
— Тебе нравится? Это было лучшее. Он развернул пакет и вдохнул запах табака, улыбался, но ничего не говорил.
— Покури одну, папа.
Я поискал спички на кухонной плите. Зажег и приблизил к сигарете, которая была у него во рту.
Чуть отошел, чтобы видеть первую затяжку. И что-то со мною произошло. Бросил на пол потухшую спичку. Я был угнетен. Внутри меня все разрывалось. Сильная боль, угрожавшая мне весь день, стала выходить наружу.
Я посмотрел на папу, его бородатое лицо, его глаза. И только смог произнести:
— Папа… Папа…
Мой голос потонул в слезах и плаче. Он раскрыл свои руки и прижал к себе мягко:
— Не плач, сыночек. Тебе еще придется много поплакать в жизни, если будешь таким чувствительным мальчиком…
— Я не хотел, папа… Я не хотел говорить… это.
— Я знаю. Я знаю. Кроме того я не сержусь, потому что в сущности ты был прав.
Он покачал меня немного. Затем поднял мое лицо и вытер салфеткой, которая была рядом.
— Вот так-то лучше.
Я поднял свои руки и погладил его лицо. Провел мягко по его глазам, пытаясь поставить их на место, чтобы не было того большого киноэкрана. Я боялся, что если не сделаю этого, то эти глаза будут преследовать меня всю жизнь.
— Давай закончим мою сигарету.
Все еще дрожащим от волнения голосом, я сказал запинаясь:
— Ты знаешь, папа, когда захочешь меня побить, я никогда не буду против…. Можешь бить меня, и все…
— Хорошо. Хорошо, Зез'e. Он поставил меня на ноги, рядом с остатками моих слез. Взял из шкафа тарелку.