Мое королевство (Химеры - 2)
Шрифт:
– Сказоцку!
– дурным голосом голосил Кешка Сорэн. Удивительное сочетание имени и фамилии. Викентий Сорэн звучало куда лучше, но в девять лет называть ребенка Викентий? Это только Ирочка с ума сошла... Кешка сидел среди сурепки, в междурядье, и лицо его под белой панамочкой было нахальное до безобразия. Он уже успел всем вокруг рассказать, что это грех- заставлять детей работать, что они все своей учебой заслужили заслуженный отдых, что он вообще не раб на плантации. Кешка вяло выдернул очередную редиску и кинул за плечо. Ска-зоц-ку!!
Кешку поддержали. Лучше митинговать, чем работать. Начальство не успело
Конь застыл в воздухе. Замер и не двигался, встав на дыбы. И утреннее солнце скользило по рыжей атласной шкуре, высвечивая каждый изгиб. Конь был прекрасен до онемения. И стало ясно, что прополке редиски опаньки. Народ завизжал, сбежался, коню стали тыкать в морду хлебными корками от завтрака, сахаром и даже редиской. Зверь подношения деликатно принимал, хрупал редиску и сахар, не лягался, не кусался, так что даже Ирочка вздохнула с облегчением. Особенно когда господин управляющий улыбнулся ей с седла и огладил коня по холке. Ирочка совсем расцвела. А Гай, неохотно поднявшийся из борозды - Сорэны сроду не работали на земле руками!, - мрачно заявил, что верхом на такой скотине любой мужик выглядит в три раза выше и благороднее. Вместо ответа господин управляющий снисходительно похлопал по голенищу короткой плетью. Гай отвернулся.
– Дети!
– спохватилась Ирочка.
– Ну-ка скажите дяде "здрасьте". Три-четыре!
Дети крикнули. Конь шарахнулся. Предвидя последствия, подскочил Хальк. И первыми словами, с которыми обратился к нему незнакомый дядька, были:
– Уберите ее.
– Кузен сегодня пугливый, - выразился Гай, зыркая синими глазищами из-под низко надвинутой кепки. Ирочка обиделась, сама отошла и с видом национальной героини стала дергать сорняки. Ей не мешали.
– Феликс Сорэн, управляющий, - представился всадник.
Начался обязательный ритуал рукопожимания; несмотря на жару, пыль и пот, в нем умудрилось поучаствовать все мужское общество, кроме Гая. Кешка вообще напросился на лошадь - как родственник!
– действительно вырос втрое и поглядывал на всех сверху вниз, не в силах сдержать щербатую улыбку.
– По телеграфу передали, - сказал управляющий, - будет гроза. Возможно, град и ураганный ветер. Так что палатки стоит закрепить, а лучше вообще снять и на ночь перебраться в поместье.
– А мы вас не стесним?
– Ирочка забыла про обиду.
Феликс Сорэн засмеялся. Гай скрипнул зубами. Он всегда волочился за барышнями, носил узкие брючки, пижонствовал - в общем, пнулся из себя, стараясь выглядеть благородно и романтично. А этот мерзавец Феликс делал что хотел, никогда ни на кого не оглядывался - и при этом выглядел так, что Гаю локти оставалось кусать от зависти. Хальк тоже выглядел. Что-то у этих двоих было общее, от одной наседки вылупились, что ли? Гаю мучительно захотелось покурить. Несмотря на все вопли Ирочки, что при детях ни за что и никогда... она и сама курила, но тайком, подальше от воспитуемых, свято блюдя свои же приказы.
... Кот возлежал. На вышитой гладью дорожке. Томно, как руан-эдерская княжна; растянувшись на добрый метр. И сиял зелеными очами. С перил веранды, покачиваясь и развеваясь шоколадной шерстью, свешивался хвост. Лапы вытягивались, то растопыриваясь внушительными когтями, то светясь младенчески-розовыми подушечками
– Ой! Уведите меня! А то счас поглажу!
Барышни заверещали. Почему-то они верещали все время...
– Нельзя, нельзя, кот чужой!..
А очень хотелось. Лаки осознал, что если сию минуту не запустит руки в эту шоколадную волнистую шерсть, жизнь его будет прожита бессмысленно.
– А я у хозяина спрошусь, - Лаки засопел.
В это время ударил гром. Кот лениво дернул ухом, словно отгоняя настырное насекомое. Девицы затрещали и кинулись вверх по лестнице. Ирочка, свесясь через балюстраду, орала:
– Окна, окна закрывайте!
– Счас как вдарит, - мечтательно изрек Кешка. Но Лаки не покачнулся. Главное - кот.
– Киса, - сказал он.
– Ты подожди. Я сейчас.
И бросился в путаницу переходов.
Изнутри усадьба была почему-то гораздо больше, чем снаружи. Планировку учинил какой-то явный псих-архитектор, потому что разобраться в ней даже с третьего раза не представлялось возможным. Лаки, распустив крылья, несся по коридорам, пахнущим старым деревом, пылью и сырой побелкой. Эсквайр чихнул и понял, что окончательно заблудился. А кот мог и не дождаться. Это побуждало к решительным действиям.
– Дядя Феля!
– заголосил Лаки. Эхо заскакало между стенами, звякнули мелкие стекла в витражных окошках. Как бы в ответ над усадьбой громыхнуло, басом загудела жестяная крыша. И прямо перед собой в открытую форточку Лаки узрел пылающий старый дуб на задворках дома.
– Ой, - сказал Лаки.
– Па-ажар!!
Но ему никто не ответил. Стояла душная предгрозовая тишина, в которой треск огня казался чем-то ненастоящим. Лаки зябко поежился.
Он уже третий раз пробегал по одному и тому же коридору, не в силах уразуметь сие обстоятельство. Наконец уперся в жиденькую на вид дверцу, со всего маху пнул ее сандалей и тоненько взвыл. Дверца оказалась дубовой.
Как ни странно, она распахнулась. Лаки справедливо почел это наградой за пожар, боевые раны и вожделенного кота и, хромая, вошел. Сидящие у длинного стола люди в древних одеждах замолчали и уставились на ребенка. А ребенок вежливо пригладил чуб и невинно спросил:
– Дядя Феля, а можно котика погладить?
... Парень лет семнадцати, разгребая животом тину у берега, чувствуя, что рубашка высыхает от жары прямо на мосластых плечах, выбрался из воды. Пугнул лягушку, перекрестился на колокольню, торчащую из-за низеньких городских стен, выжал подол и стал одеваться дальше. Много усилий для этого не потребовалось: гардероб составляли холщовые узкие штаны - или денег на ткань не хватило, или портной оказался ворюгой - и клинок, который был слишком длинен для палаша и слишком широк для шпаги. Штаны попытались сползти, когда клинок был привешен к бедру, и молодой человек подсмыкнул их веревочкой. После этого почесал коротко стриженные и слегка подзелененные тиной космы и перебросил через плечо связанные шнурками стоптанные сапоги. Вода продолжала капать с рубахи, и ее хозяин морщился и вертелся, как окунутый в лужу кот, только что не вылизывался. Он задрал голову, посмотрел на парящее в небесах солнце, прикинул время и решительным шагом двинул к отдельно стоящей, слегка обрушенной башне перед запертыми городскими воротами.