Мое кудрявое нечто
Шрифт:
Я до сих пор прописана в квартире отца, а это значит, что жилье как сироте, мне не полагается. Но возвращаться в квартиру папы я не хочу, там до сих пор эта женщина. Именно поэтому я в доме папиного друга – он тоже не хочет, чтобы я жила с ней.
Уж лучше бы я согласилась на его предложение пожить в квартире, которую он хотел снять для меня, потому что после моего отказа в генеральскую голову пришла блестящая идея переселить меня к себе после выпуска из детского дома, а потом и скрестить со своим сыном.
Я не думала, что он это серьезно. Шутит, может. Такой армейский юмор. Ан нет – подставил меня
Ничего. Я переживу. И не такое переживала. Неужели сломаюсь от пары слов, брошенных избалованным мальчишкой? Ни-за-что!
Меня и в детском доме частенько обзывали толстушкой, или пышкой, иногда даже просто толстухой. Но чаще это было в шутку, мило, по-доброму. И не толстая я вовсе! Да, полновата, в сравнении со сверстницами. Но что делать, если похудеть не получается? Живот прижился и не уходит, как бы я ни старалась на уроках физкультуры, поэтому после урока съедала пару конфет, бережно подаренных кем-нибудь из ребят. Любили меня мальчишки, и девчонки любили. Потому что неконфликтная, смеюсь над всем, помогаю, не злюсь ни на кого.
А на этого папенькиного сынка теперь злюсь.
***
Это вообще капец! Невесту он притащил! Да что в его голове? Зазвать меня домой под предлогом повидаться, ведь мы не виделись две недели – как будто раньше каждый день виделись! – и выплюнуть мне в лицо новость о свадьбе! С кем? С непонятно откуда взявшейся девахой, уже поселившейся в моей доме. А папа молодец, даже комнату ей приготовил, пока меня не было, стол письменный поставил.
Я никогда не перечил отцу. Он мой кумир, мой идеал. Я люблю его и уважаю, что более важно. Но, видимо, старость никого не щадит, и вот его мозг не выдержал возрастных изменений и пал жертвой идиотских планов. Сколько ему лет? В этом году будет шестьдесят три. Я поздний ребенок. Но до старческого маразма то все равно еще далеко. Надо разведать, когда он наступает. Может, правда, лечение какое нужно?
– Ты не посмеешь больше зайти в ее комнату без стука!
Отец выговаривает уже двадцать минут. Начал сразу, как вытащил меня из комнаты своей протеже, и не может остановиться. А я не могу относиться серьезно к его словам. Ну, какая женитьба?
– И забудь про свои гулянки в этом доме!
– А на квартире можно?
Разваливаюсь на стуле, массажирую голову. Надо все таки подстричься. И командир орать перестанет каждый раз, когда видит меня, и отец не сможет больше таскать меня за волосы.
Встречаю его вопросительный взгляд.
– Ну, раз на даче нельзя гулянки устраивать, то я в квартиру перемещусь.
– Заканчивай с ними!
Стучит кулаком по столу. Как бы его удар не хватил, или что там хватает стариков?
– Ты задумаешься над свадьбой, и назовешь мне дату к весне, – командный голос, выработанный годами не оставляет ни малейшей надежды на то, что это все может оказаться шуткой. – Зиму перебесишься.
– Спасибо, – ржу я, подскакиваю и отвешиваю ему земной поклон. – Спасибо, бать, за цветочек аленькой! Ты лучше скажи, откуда красоту такую вытащил? Ты ее видел вообще?
Отец делает непонимающий вид. Хитрый лис знает,
– Слушай, ты внуков хочешь? – пытаюсь не смеяться, но ухмылку с лица стереть не могу.
– К чему ты клонишь, сын?
– Да к тому, – повышаю голос, – что с этим я детей даже заделать не смогу, не встанет у меня!
– Попридержи язык. Не дорос еще, чтобы с отцом так разговаривать! – голос отца разражается громом. – И прекрати ухмыляться. Рита хорошая девушка, она дочь моего боевого товарища, погибшего товарища! И ты женишься, как миленький. А если не встанет, сынок, не переживай, поднимем, лично этим займусь.
Интересно, как.
– Слушай, вот ты женись на ней сам, а, бать? Тело то молодое, братана мне заделаете. Если, конечно, у тебя еще эта штука работает.
– Закрой свой поганый рот! – гремит отец. – Мало я тебя гонял. Надо было еще…
– Ну, теперь уж поздно, товарищ генерал. Я подрос, – показываю рукой как рос, поднимая ладонь до головы, – теперь сам справлюсь. А если хочешь помочь мне с телками, то замолви за меня словечко той медсестричке из части, которую к вам недавно перевели. Вот с такой замутить можно.
– Балаболить языком ты можешь сколько угодно, сын, но ты женишься на Рите. Это не обсуждается.
– Иначе? – развожу руками, ухмыляясь шире.
– Никаких "иначе", Миша, ты женишься. Точка.
– У меня через пару месяцев квалификационный экзамен, – хватаю со стола кусок докторской колбасы и сую его в рот, – я попрошусь в любую горячую точку, – да-да, я разговариваю с набитым ртом, отца это просто выбешивает. – Не пошлют туда, попрошусь в любой, самый дальний гарнизон. Если понадобится, жестко накосячу.
Прожевываю и глотаю пищу. Поднимаюсь со стула, подхожу к отцу.
– Ну как, бать, отпустишь со мной свою невестку куда-нибудь в Иркутск?
Мне смешно. Правда, ну это же идиотизм. У нас двадцать первый век или как? Я, блин, слава Богу, не во времена рыцарей живу, и могу наслаждаться женщинами сколько и как захочу. Притаскивать домой невесту для сына – варварство.
– Вот скажи мне сын, как ты мог вырасти таким? – отец больше не рычит, но голос его тверд.
– И можешь не надеяться, – игнорирую его вопрос, – я не буду с ней паинькой.
– Ты женишься, – уверенно настаивает генерал. – А теперь пошел вон.
– Есть, товарищ генерал, – отдаю ему честь, вытягиваясь во весь рост и улыбаясь во весь рот.
Рывком открываю дверь, выхожу из кухни, оставляя отца поразмышлять над сказанным. Может, дойдет до него какая дикость забралась в его седую голову. Останавливаюсь на мгновенье перед военной фотографией деда. Он тут в форме полковника. Подмигиваю ему. По моим данным человек был с чувством юмора. Трех жен, кстати, сменил. Вот он бы меня понял. Поворачиваюсь к коридору, ведущему в холл, и натыкаюсь на пухленькое тельце, притаившееся в углу между кухонной дверью и шкафом со встроенным сейфом для оружия. Два огромных карих глаза смотрят на меня с детской обидой и страхом. Девчушка все слышала. Вот черт! Не хотел ее обижать. Ну, на кой она сюда притащилась? Неужели думала, что я вот так женюсь на ней, и заживем мы долго и счастливо?