Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив (сборник)
Шрифт:
— У нашего маститого ученого явно не в порядке нервы, — заметил он. — Допускаю, что мы, вторгаясь к нему, были не очень тактичны, однако же смогли пронаблюдать его в непосредственной близости. Что и было необходимо. Но слышите, Ватсон: он отправился в погоню за нами! Как видите, ярость действительно не позволила ему оставить нас в покое.
К моему облегчению, вместо разъяренного профессора из-за поворота аллеи выбежал его ассистент. С трудом переводя дух, он остановился напротив нас.
— Мне так тяжело было наблюдать за этой сценой, мистер Холмс! Я должен извиниться
— Не волнуйтесь, юноша! Человек моего рода занятий привык сталкиваться и с худшим.
— Но я действительно никогда не видел профессора в таком возбужденном состоянии! С ним просто боязно находиться рядом. Вы понимаете теперь, почему мы с его дочерью так беспокоимся? При этом о помрачении ума речь не идет: его рассудок совершенно ясен!
— Даже чересчур! — кивнул Холмс. — В этом и состоит моя ошибка. Как видим, память у него существенно крепче, чем я ожидал. Между прочим, нельзя ли, раз мы уже здесь, взглянуть на окно комнаты мисс Пресбери?
— Вот оно, посмотрите. Второе слева, — показал мистер Беннет, когда мы, пробравшись через кусты, вышли на участок, откуда был хорошо виден весь особняк.
— Ого, туда совсем не просто залезть. Хотя… Посмотрите: снизу тянется плющ, а над ним, вон там, водосточная труба. Все это, что ни говори, — точки опоры.
— Я бы, честно говоря, не смог туда влезть, — признался мистер Беннет.
— Разумеется! Для обычного человека это, безусловно, будет крайне рискованным делом.
— Мистер Холмс, я должен сделать вам еще одно признание. Мне удалось добыть координаты того господина, которому профессор отправляет письма по лондонскому адресу. Сегодня утром мне удалось скопировать адрес. Поступок, позорящий честь личного секретаря, — но что мне еще оставалось!
Холмс взглянул на адрес — и спрятал бумажку в карман.
— «Дорак»? Интересное имя! Славянское, как я думаю. Пожалуй, это — важный элемент. Возвращаемся в Лондон сегодня же: не вижу смысла оставаться здесь. Арестовывать вашего шефа не за что — он не совершил ничего преступного. Поместить его под наблюдение врачей тоже нет никаких оснований: невозможно доказать, что его разум пошатнулся. Остается лишь тактика выжидания…
— Но как же нам с Эдит быть?
— Наберитесь терпения, мистер Беннет. События, думается, начнут разворачиваться очень быстро. Если я хоть что-то правильно понимаю — перелома можно ожидать во вторник. В этот день мы, разумеется, прибудем в Кэмфорд. При всем том могу признать, что обстановка в доме крайне напряженная. Так что, если у мисс Пресбери есть возможность продлить свою отлучку…
— Это несложно.
— Тогда пусть она останется в Лондоне до тех пор, пока мы не убедимся, что опасность полностью миновала. А ваш шеф пусть ведет себя, как его душе угодно, не надо ему возражать. Насколько я понял, когда он в хорошем расположении духа, с ним вполне можно ладить…
— Смотрите, вот он! — испуганно прошептал Беннет.
Мы увидели сквозь листву, как в дверном проеме возникла высокая, статная фигура профессора. Он стоял, чуть наклонившись вперед и как-то странно покачивая свешенными вдоль корпуса руками. Оглядываясь туда-сюда, он вертел головой
— По-видимому, сей досточтимый джентльмен догадался, что происходит, — заметил Холмс, когда мы возвращались в гостиницу. — После этой краткой встречи у меня сложилось впечатление, что профессор — личность на удивление ясного ума и прекрасной логики. Легко вспыхивает, как порох, но, тем не менее, я его понимаю: трудно не взорваться, когда за тобой следят детективы — и вдобавок, что нетрудно заподозрить, их послали именно твои домочадцы. Тревожусь за нашего Беннета: должно быть, ему приходится туго.
По дороге Холмс заглянул на почту и послал какую-то телеграмму. И, к вечеру получив ответ, показал его мне:
«Ездил на Коммершл-роуд, видел Дорака. Пожилой чех, любезен и обходителен. Хозяин большого универсального магазина.
Мерсер»
— С Мерсером у вас не было случая познакомиться, — сказал Холмс. — Он обычно выполняет для меня мелкие поручения. Я стремился узнать хоть что-нибудь о человеке, с которым профессор ведет тайную переписку. Он чех — и, очевидно, это имеет отношение к поездке в Прагу.
— Ну, наконец хотя бы что-то к чему-то имеет отношение! — сказал я. — Прежде мы имели только набор непостижимых и никак не связанных явлений. Вот, к примеру, можно ли объединить изменение характера овчарки — и поездку профессора в Чехию? Или оба этих факта — с человеком, гуляющим на четвереньках по ночному коридору? Но что загадочнее всего, так это ваши даты!
Холмс с усмешкой потер руки. Разговор этот, к слову, проходил в старинном холле отеля «Шахматная доска», и именно за бутылкой портвейна, упомянутого вчера моим другом.
— В таком случае давайте все это обсудим. И начнем как раз с дат, — сказал он и соединил кончики пальцев, точь-в-точь учитель, обращающийся к своим ученикам. — Как следует из дневника этого учтивого юноши, профессор начал совершать загадочные поступки второго июля — и затем его приступы, если не ошибаюсь, с единственным исключением повторялись каждый девятый день. Да, кстати, и последний такой случай, происшедший в пятницу, был третьего сентября, а предпоследний — двадцать пятого августа. Очевидно, перед нами никак не обычное совпадение.
Я не мог не согласиться с его словами.
— И оттого, — продолжал Холмс, — мы должны сделать вывод, что с промежутком в девять дней профессор употребляет некое снадобье, воздействующее на него кратковременно, но очень эффективно. Из-за чего раздражительность, свойственная Пресбери, заметно обостряется. А посоветовали ему это средство во время той поездки в Прагу, и вот теперь его поставляет чех, торгующий в Лондоне. Клубок распутывается, Ватсон!
— А как же собака, и лицо в окне, и человек на четвереньках? — возразил я.