Мое мертвое сердце
Шрифт:
– Не подходи! Нежить! Призрак!
За его спиной лежала мертвая девочка со стрелой в горле. Ее стеклянные глаза были обращены к затухающим в вышине звездам, которые она больше никогда не сможет увидеть.
Я подняла с земли меч и двинулась к мужчине. В подражание противнику наставила на него острие. Его рука задрожала сильнее. Хватило одного удара, чтобы обезоружить противника. Он попятился, а я медленно наступала следом. Его рука уперлась в тело девочки, и он вскрикнул от неожиданности. Я занесла над ним меч, собираясь пригвоздить навечно к земле.
Сердце переполняла боль и обида, и гнев, и ненависть. Ненависть к человеку,
Я с силой опустила меч. Мужчина вскрикнул и зажмурился. Смертоносное острие вошло в землю, прорезав одежду и оцарапав бок. У меня не было ответа на вопрос о том, чья жизнь ценнее: жизнь доброй женщины и ее маленькой дочери, или жизнь их убийцы, человека, лишенного морали. Я не знала, может ли смерть послужить достаточной оплатой за его деяния. Но я точно знала, что жизнь бесценна. Любая жизнь. И не в моей власти отнимать ее.
Мужчина уставился на меч, который едва не стал его погибелью. Уставился на меня. Недоверие, непонимание на его лице мешались с испугом и… надеждой?
– Беги, жалкий человечишка, – прошипела я низко и угрожающе. – И молись, чтобы больше никогда не попасться на моем пути.
Он замешкался лишь на мгновение и потом отполз еще немного, неуклюже поднялся, развернулся и побежал, припадая при каждом шаге на раненую ногу. Пока я смотрела ему вслед, ненависть исчезла. Осталась только печаль.
Солнце выглянуло из-за края земли и протянуло лучи сквозь кружево веток. Поляна постепенно заполнялась мягким утренним светом. Лес наполнили голоса птиц, которые будто притихли на время, а может, просто отошли на второй план. Утро наступило для всех, кроме семьи беженцев, чьи тела лежали в разных концах поляны, покрытые грязью и собственной кровью.
Костер почти потух. Рядом с ним валялся опрокинутый котел и скомканные одеяла. Лошадь куда-то делась: убежала или ее увели. Телега с пожитками осталась нетронутой, только с одного боку ее забрызгали капли крови. Здесь же лицом в грязь свалился один из грабителей, убитый стрелой товарища. Из земли торчал темный, плохо обработанный меч с пятнами ржавчины и крови.
Маленький мальчик с забавными веснушками. Молчаливый и благодушный отец. Заботливая мать. Юноша, который еще не стал мужчиной. Малышка, едва научившаяся говорить. Я не смогла спасти никого из них. Не смогла отплатить им за доброту.
Но, может быть, я смогу спасти кого-то еще?
Рукоять меча удобно легла в ладонь. Он вышел из земли, словно из ножен, с тихим шелестом. Тяжелый, но такой привычный.
8
Он открыл дверь и погрузился в океан серости. Обернулся, прислушался. Дверь за спиной бесследно исчезла. Пути назад нет. Не было слышно и никаких других звуков, кроме шума собственной крови в ушах. Вряд ли башня развалилась на части, как только он ступил за порог, но даже если что-то подобное случилось, он об этом уже не узнает.
Несколько шагов вперед в непрозрачном тумане – и в глаза резко ударил яркий солнечный свет. Хранитель
Слишком ярко. Слишком шумно. На несколько мгновений его охватила паника, захотелось оказаться в родном Склепе, где всегда так спокойно и пусто. Где все определенно. Где ничто не заглушает собственные мысли. Хранитель усилием воли подавил этот глупый порыв: все новое сначала пугает.
Несколько минут спустя резь в глазах прекратилась, и он смог оглядеться. Голова кружилась от звуков и запахов, к которым только предстояло привыкнуть. От раскинувшегося перед глазами пейзажа перехватило дыхание. Он вспомнил о Тени: она тоже была здесь и видела все это. Может быть, как и он, стояла на коленях со слезящимися от солнца глазами и думала, что мир гораздо прекраснее, чем можно было представить. Но стоило ли предавать богов и дело своей жизни ради этих пейзажей? Однозначного ответа не было.
Как только в голове немного прояснилось, Хранитель заставил себя сосредоточиться на своей цели. Он должен был найти Тень – Ренеллию – и рассказать ей о Завете. Рассказать, какую миссию возложили Святейшие на ее плечи. И помочь ей на пути к исполнению этой миссии. Он поднялся с колен, отряхнул черную рясу, которая уже нагрелась под лучами солнца, и пошел прямо, потому что это направление казалось самым логичным выбором.
Хранитель надеялся, что успеет догнать Тень в ближайшие дни, и для этого ему нужно было сократить время отдыха до минимума. Но если ее все же не удастся так быстро догнать, то придется положиться на интуицию. Наиболее вероятно, что она пойдет к месту своей смерти. Такие места источают особую силу, и для мертвых они обладают почти таким же притяжением, что и кости, потому как на месте смерти человека остается частичка его души.
Он шел почти не останавливаясь много часов, которые слились в один бесконечный и яркий миг. Была легкая усталость, но она не слишком беспокоила Хранителя. Иногда он вспоминал о том, сколько миль прошел, и практически заставлял себя сделать небольшую остановку. Поначалу это было странно: не уставать от долгой дороги, не чувствовать напряжения в мышцах, несмотря на то, что никогда прежде ему не приходилось так много двигаться. Он не ощущал ни голода, ни жажды, ни боли, хотя всегда был уверен, что, если вдруг попадает в мир живых, сможет ощутить и все особенности живого организма. Чем больше он об этом думал, тем более очевидной становилась истина: он мертв.
Прежде он не задумывался о том, из какого мира его призвали в Склеп на Границе, из мира живых или мира мертвых, или это его первая и единственная жизнь. Странно и немного грустно было понимать это. После стольких лет оказаться, наконец, в мире живых, но не ощутить себя живым в полной мере. Хоть он и похож на человека, но никогда не станет одним из них.
Тень ведь такая же. Эта мысль внушила некоторую… уверенность, чувство, что он не один в целом мире. И даже гордость. Подобно героям прошлого, Избранным, его останки сохранили и предоставили ему возможность жить даже после смерти. Жить или существовать. Но сути это не меняет: он не мертв полностью, не растворился, не исчез, или что там еще происходит с душами в Безвременьи. Святейшие вернули его, а он, возможно, предал их.