Мое мертвое сердце
Шрифт:
– Боюсь, что пока я не могу сообщить тебе ничего полезного. Стоит просмотреть и другие книги, но я не припоминаю, чтобы хоть где-то описывался случай, подобный твоему.
– Понятно.
Это не расстроило и не обрадовало меня. Наверно, чего-то подобного стоило ожидать. С самого начала мне казалось, что всю важную информацию я утратила вместе с памятью.
– Пора возвращаться в комнату. Скоро стемнеет. – Хранитель поднялся и отложил оставшиеся книги на стол. – А к этому можно будет вернуться завтра.
Почему-то мне не хотелось говорить ему о бесполезности этого занятия. Самое главное уже было у меня
Хоть я позволяла себе надеяться, но в то же время понимала: я уже никогда не стану тем человеком, которым была прежде. Я никто, всего лишь тень собственного прошлого. Тень, которой зачем-то позволили существовать.
4
А стоит ли вообще вспоминать? Так ли важно, кем я была в прошлой жизни? Если забвение – это шанс начать все заново, в новом месте, с новыми мыслями, может быть, стоит воспользоваться этим шансом? Вопросы, скопившиеся в голове, никак не хотели отпускать сознание в мир сновидений. Я снова и снова спрашивала себя, какой бы я сделала выбор, если бы от меня что-то зависело. Новая жизнь представлялась не такой уж плохой.
Мы лежали спиной к спине на узкой кровати. Искра жизни Хранителя согревала меня и дарила спокойствие. Он был моим якорем в этом мире, вытаскивал из умиротворяющих объятий Склепа, в которых по-прежнему хотелось раствориться навсегда, стоило лишь немного ослабить внимание. Но я знала, что так будет не всегда. Когда-нибудь мое сознание обретет достаточную силу, чтобы самостоятельно укрепиться в реальности и больше ее не покидать.
Но пока этого не произошло, я все еще просыпалась по ночам от приступов не поддающейся объяснению паники.
Дни сменялись днями, серые и абсолютно одинаковые. Такая размеренность поначалу представлялась скучной, но скоро я привыкла к этому ритму жизни. Хранитель совершал свой ежедневный ритуал, собирал призрачную пыль и оставлял ее в темной комнате, открывал и закрывал крышки саркофагов. Он рассказал мне о мире живых, историю Великой империи Ао – все то, что сам узнал из книг. Иногда он зачитывал вслух особенно любопытные моменты или то, что сам считал важным. Рассказал и о Святейших.
Мой мир разделился на две части: Склеп на Границе, уже знакомый и привычный, и Ао, царство живых, загадочное и манящее, о котором я имела лишь смутные представления. И чем больше я узнавала о просторах и величии царства живых, тем теснее казалась башня.
В какой-то момент мысли о внешнем мире показались просто мечтой. Мне было хорошо и спокойно здесь, если не считать неудачных попыток заснуть. Такое умиротворение. Наверно, это сказывалось влияние Склепа, но мысль о том, что я останусь здесь навсегда, с каждым днем все больше укоренялась в сознании, как и мысль, что забытое прошлое не так уж важно.
Мы в очередной раз поднялись по лестнице, чтобы открыть на ночь крышки, и я неожиданно для себя поняла, что именно здесь я и появилась, на этом этаже, около этого саркофага. Это было странно, ведь все вокруг абсолютно одинаковое, но что-то – неизвестно – что-то откликнулось
Там были останки: череп с залегшими в глазницах тенями, в расшитом узорами головном уборе, балахон, который когда-то мог быть белым, не затронутый тлением, будто пролежал здесь не сотни нет, а всего лишь несколько дней. Я глядела на череп – в пустоту, очерченную светлой костью глазниц. Дыхание вдруг сбилось, сердце сжалось в непередаваемой тоске, мир расплылся перед глазами. В следующий момент я обнаружила себя на полу, одна рука судорожно цеплялась за край саркофага, а другая прижималась к груди в попытках успокоить рвущееся наружу сердце.
– Что с тобой?
Хранитель опустился на колени рядом со мной и с неподдельным волнением заглянул мне в глаза.
У меня не было ответа.
Сердце рвалось на части, причиняя почти физическую боль, было трудно дышать. Все, что я могла, это крепко вцепиться в ткань темной рясы Хранителя. Испуганно, растерянно.
Он провел ладонями по моим щекам. На коже остались влажные следы. Это были мои слезы? Он осторожно обнял меня за плечи и притянул к себе. Я все еще цеплялась за рясу, может быть, в попытках унять дрожь. Хранитель молчал, и его молчаливое присутствие сейчас было мне нужнее всего.
Не знаю, сколько прошло времени, но постепенно дышать стало легче. Грудную клетку все еще заполняла тягучая тоска, но я нашла в себе силы оторваться от плеча Хранителя. Медленно я поднялась с пола и вновь заглянула в саркофаг. Почему-то хотелось увидеть кости еще раз. Я тихо спросила:
– Кто это?
Хранитель рядом со мной тоже всматривался в останки, его лицо было хмурым и озадаченным. Он мельком взглянул на меня, прежде чем ответить.
– Она была жрицей Святейших.
Ответ показался мне до странности кратким, я хотела знать больше и только собралась спросить, как кое-что другое привлекло внимание. Кое-что, чего я не заметила сразу.
– Почему здесь только череп? Так и должно быть?
Погребальный балахон оказался пустым. Его почти полностью скрывала крышка гроба, но все же можно было заметить неестественную плоскость там, где должна быть грудная клетка. Хранитель долго и молча оглядывал останки. Его ответ прозвучал очень тихо и будто бы издалека.
– Нет. Так не должно быть.
Он резко обернулся ко мне. Он хмурился, его долгий сосредоточенный взгляд, казалось, просвечивает меня насквозь. Должно быть, Хранитель хотел что-то сказать, но так и не решился. Вместо этого он положил руку мне на плечо и аккуратно подтолкнул к лестнице.
– Нужно идти. Скоро начнется их время.
Я ухватилась за его руку. Почти как при нашей первой встрече. Только теперь внутри не осталось ни следа былого спокойствия. Внутри бесконечными волнами плескалась тоска.
Спать не хотелось. Все происходящее казалось сном, где я никак не могла проснуться. Я уселась на кровати, обхватив колени руками и ощущая себя такой же беспомощной и потерянной, как в первые минуты после пробуждения в Склепе. Хранитель был рядом. Он не пытался заговорить или как-то вывести меня из этого состояния. Так же, как и я, он пребывал в глубокой задумчивости. Наконец, когда тишины скопилось слишком много и она начала давить, я спросила: