Моё печальное счастье
Шрифт:
— Луиза!
Я открыла глаза. Секунду комната покружилась вокруг дивана, потом все стало по местам. Джесс так же стоял в дверях. Если бы я не помнила шума отъезжавшей машины, то подумала бы, что он с тех пор никуда отсюда не уходил.
Темная теперь комната освещалась опаловым светом от красной лампочки оставшегося не выключенным проигрывателя. Его мотор испускал свистящее шипение.
— Луиза!
Он двинулся ко мне. Его лицо было неузнаваемо суровым.
— Луиза!
—
— Почему вы сделали эту отвратительную вещь?
Я едва могла говорить, язык прилипал к небу.
— Она уехала?
— Я отвез ее домой. Так что же?
— Что вы ей сказали?
— Какое это имеет значение? Отвечайте! Что за спектакль?
— Я не хотела, чтобы она оставалась.
— Вот как!
Я медленно подняла ногу. Полы пеньюара распахнулись, обнажив меня. Впервые в жизни я физически желала мужчину!
— Джесс!
Я протянула к нему руки.
— Джесс, — снова простонала я.
— Поднимайтесь. Ступайте к себе в комнату…
В его голосе была хрипота, не оставлявшая места сомнениям, такая понятная девушке, пусть и девственнице. Я потянулась, чтобы схватить его за куртку. Поймала ее полу и рванула к себе свирепым жестом самки.
— Джесс! О! Джесс…
Он упал на колени рядом с диваном и, наконец, его губы нашли мои.
Я никогда бы не смогла рассказать, что за этим последовало, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Попробуйте сами описать словами состояние экстаза!
Спали мы каждый в своей комнате. Однако накануне вечером, после того что произошло, мы вместе поднялись на второй этаж, и Джесс обнимал меня за талию.
На площадке лестницы он прижал меня к себе и страстно поцеловал. Едва держась на ногах, я открыла дверь своей комнаты, бывшей «хозяйской». Я думала, что он последует за мной, но, обернувшись, увидела, что он прошел дальше, к себе. Тогда я тихонько притворила дверь и скользнула в постель, вздрагивая от удовольствия.
Тело мое горело, я была разбита, но счастлива. Уснуть в этом состоянии значило продлить наслаждение, подаренное мне Джессом.
Когда манипулируют с решеткой котла центрального отопления, звук по трубам разносится по всему дому. Вот этот характерный звук и разбудил меня на следующее утро. Я сразу же забеспокоилась, так как обычно поднимаюсь первой, да к тому же уже два месяца котел не растапливался.
Почему месье в такой ранний час спустился в подвал? Торопясь узнать, в чем дело, я хотела накинуть банный пеньюар, но его больше не было в моей комнате. Это только усилило мое беспокойство. Я прямо на голое тело натянула платье, сунула ноги в старые красные шлепанцы и скатилась вниз по лестнице. Отвратительный запах паленого поднимался из подвала. Добравшись до отделения, где хранился уголь, я увидела Джесса Руленда, одетого в голубую пижаму — он яростно топтал проигрыватель.
—
Он и не подумал остановиться. Со лба у него катился пот, но он продолжал дубасить по диску. Ему должно было быть достаточно больно, так как обут он был не в ботинки, а в свои обычные открытые сандалии.
Дверца топки была открыта, внутри что-то яростно полыхало. В отсветах огня я узнала банный пеньюар и несколько расплавившихся пластинок, похожих на те черные грибы, что сушат на подоконниках деревенских домов.
— Что вы делаете?
Не отвечая мне, он стал собирать обломки проигрывателя, напоминавшего теперь раздавленное на дороге животное с вывалившимися внутренностями. Джесс бросил все в огонь и вытер тыльной стороной ладони потное лицо.
— Почему вы это сделали, Джесс?
— Я больше не хотел.
Чего он больше не хотел — воспоминаний о Тельме или о нашей любви? Я бросилась на его тяжело дышащую грудь.
— Джесс, любимый мой.
Он взял меня за плечи и решительно оттолкнул, прошептав:
— Нет, Луиза, сорри!
— Но Джесс!
— Нет, это совершенно невозможно. Мне очень неловко за вчерашнее. Это была достойная сожаления слабость.
Наши объятия — всего лишь достойная сожаления слабость!
— Но я люблю вас, Джесс. Я давно вас люблю, с того первого дня, как увидела. Только поэтому я пришла наниматься к вам на работу, понимаете?
Он отрицательно помотал головой.
— Вы еще маленькая девочка, Луиза.
— Теперь уже нет! — завопила я. — Теперь уже нет, грязный американец!
— Не надо так говорить, вы напоминаете мне…
— Кого?
— Нет…
— Говорите…
— Вашу мать!
— О! Джесс…
Я отшатнулась, и на этот раз он обнял меня. Мне было позволено приникнуть к его груди. Пот с его лица капал мне на щеки, и я слышала биение его сердца.
— Вы не любите меня?
— Нет, Луиза.
— Вы предпочитаете вчерашнюю особу?
— Отнюдь!
— Тогда зачем вы привезли ее сюда?
— Чтобы забыться… Мужчины уж так устроены, Луиза. Много интрижек, а любовь всего одна.
— И кто ваша любовь, Тельма?
— Да.
Я никогда бы в это не поверила. Джесс, влюбленный в свою жену! А ведь так хладнокровно перенес ее гибель. Я не знала, что сказать. Я видела, что он искренен, жалеет меня и тяготится этой сценой.
— Что со мной будет? — пролепетала я.
Все было кончено. «Остров» уже погружался в сажу Леопольдвиля. Я чуяла запах завода Риделя, передо мной замаячил телевизор Артура и бисерный абажур в кухне, под которым мама, шевеля заячьей губой, пересчитывала кусочки сахара, чтобы узнать сколько их в килограмме.
В тот день, когда я появилась здесь, Джесс уверял меня, что мои семнадцать лет стоят сорок миллионов долларов; сейчас я была готова уступить их по дешевке, даже отдать задаром.