Моё прекрасное алиби

Абдуллаев Чингиз Акифович

Теперь нужно втащить обоих в номер. Можете представить, как трудно тащить их одной рукой. Внизу идет совещание, нужно торопиться. С баллончиком мне, конечно, повезло, их продают в Америке на каждом шагу. Но везет обычно думающим и дерзающим. Дуракам везет редко, это только в пословице так говорится, что им всегда везет.

Теперь рыболовной леской связываю им руки, ноги, так, чтобы они не могли развязаться. Проверяю аварийный выход наверх, по пожарной лестнице. Он, конечно, открыт. Смотрю на часы. Еще есть пять минут времени. Что самое глупое в охране любого важного лица? Оружие его охранников. Посторонних, чужих, незнакомых гостей проверяют очень тщательно на выявление оружия, забывая, что

ловкий человек вполне может отнять оружие у охранника. Это как атомная бомба, которая, взорвавшись, разрушает не только территорию противника, но и своей радиацией уничтожает собственную землю. Самая большая опасность в таких охраняемых объектах — оружие самих охранников. Достаточно им завладеть и можно смело проводить пешку в ферзи. Одного удара для этого вполне достаточно. Но на один удар я не рассчитывал. Нужно быть дилетантом, чтобы рассчитывать на случай. Я рассчитываю на целую цепь событий, которую сам подготовил и спланировал.

Достав оружие охранников, проверяю его и жду у лифта, уже бросив рядом с ним свой последний мешочек. Через минуту все начнется. Никогда больше не буду браться за работу в другом государстве. Это трудно и неудобно. Я привык к своему протезу и теперь мне так неудобно с одной правой рукой. Но зато, какое это прекрасное алиби! Нарочно не придумаешь.

Внизу, наверно, идет совещание. Интересно, кто здесь собрался? Такого количества охранников я давно не видел. Можно подумать, что здесь заседают сразу несколько президентов ведущих европейских стран. Хотя, я думаю, их охрана работает немного получше этих безмозглых громил.

Гремит взрыв. Крики, паника. На улице раздается еще один взрыв. Заработали все лифты. Так, это уже лучше. Если на улице гремят взрывы, куда уведут моего «клиента»? Правильно, в лифт, и в его охраняемый номер. А в соседнем лифте уже начался пожар. Туда никто больше не зайдет. Еще один, «мой», .лифт стоит на моем этаже, куда я его вызвал, после того как убрал тела охранников. Простая деревянная прищепка не дает ему возможности уехать вниз. Остается, только третий лифт, не забывайте, в первом я побывал, и он теперь сильно дымит.

Кстати сработал и мой последний мешочек, в коридоре тоже появился сильный дым. Пока противопожарные краны на потолках не срабатывают. Дым стелется по полу. Успеваю подбежать к запасной, «пожарной» двери и открыть ее. Теперь все готово.

Мой «клиент» появляется на этаже в сопровождении сразу трех охранников. Они меня мало интересуют. Мне нужен только один точный выстрел в лоб. С расстояния в пять метров трудно промахнуться. Они спешат, даже не обращая на меня внимания. Стараются спасти свою «шишку». В последний момент вижу его затравленные старческие глаза. Он, видимо, уже знает свою судьбу. Встречаюсь с его глазами и понимаю — все знает. Кажется, он даже понял, что я буду его убийцей. Охранники даже не смотрят на однорукого ветерана. Поднятая правая рука, выстрел прямо в лоб. Одного выстрела вполне достаточно. Он дернулся и падает на руки своих охранников. Пока они пытаются что-либо сообразить, я уже в лифте, отцепляю прищепку. Что вы думаете, я делаю? Нажимаю первый этаж? Ни за что на свете. Они наверняка уже передали по своим рациям вниз, чтобы меня задержали. Или пристрелили, что впрочем одно и то же.

Я нажимаю кнопку этажом ниже. И тут же выхожу из лифта, посылая его вниз. Слышу, как бегут по лестнице двое охранников моего «клиента». Торопятся меня схватить. После чего я спокойно поднимаюсь вверх, на тот самый этаж, где я пристрелил своего «клиента» и ухожу по пожарной лестнице. Представить в этот момент, что я могу вернуться к месту убийства, да еще на тот самый этаж — невозможно. Для этого нужно быть немного психологом.

В отель «Шератон» я добрался уже ночью. Сразу

разбудил Леонида, одел свой протез, выбросил американский мундир. Леонид после похмелья был в ужасном состоянии. А может, после пьянки. Мне трудно разобрать, когда у него похмелье, а когда очередная пьянка. Поняв, что он не сможет двигаться, я оставил ему под подушкой две тысячи долларов и пожелал счастливо оставаться. Говорят, что мы убиваем всех, не оставляя свидетелей. Это такое вранье. Зачем бесполезно убивать ничего не знающего человека. Только для убийству? Но это подло. И грешно.

Из Филадельфии я уехал в Вашингтон. Там, где меня никто не будет искать. Потом из газет я узнал, что в тот вечер в Филадельфии, в отеле «Варвик» был убит известный гангстер и глава мафии по кличке Француз. Знали бы, каких трудов мне это стоило. Только держать во рту эту декоративную гадость было противно. А все остальные трудности?

В общем первую половину своих денег я честно отработал. Но уже тогда, в Америке я понял, что вторую взять будет труднее, чем первую. Уж очень известный мафиози был этот Француз, Такие обычно доживают до глубокой старости. Слишком умны и осторожны. А тут вот на меня попал. Не повезло ему.

Из Вашингтона я улетел… Конечно, не в Москву. Тот билет я просто выбросил. В аэропорту Вашингтона я предъявил паспорт на фамилию Махрушкина, чтобы они видели мою американскую визу. Но по этому красному паспорту я должен был отдельно регистрироваться в Турции и платить за въезд вместо визы десять долларов. Вместо этого, уже в аэропорту Стамбула я предъявил другой паспорт, на другую фамилию, но уже с турецкой визой. Во всех аэропортах мира, особенно в крупных, никого не интересует, есть ли у тебя виза той страны, откуда ты прибыл. И вообще, откуда ты прибыл. Их интересует собственная виза. И самое главное — при выходе с различных рейсов пассажиры перемешиваются друг с другом. А уже потом пограничник ставит свою печать на выходе из зала. Так получилось и здесь.

Пограничник взял мой паспорт, прочитал мою фамилию, имя, даже ободрительно кивнул, произнеся «Георгий», и поставил печать. Через пять минут я выходил из аэропорта города Стамбула.

Первый свой паспорт я просто порвал и выбросил. Мне он больше никогда не понадобится. И хотя жаль, что я так и не посмотрел Нью-Йорка, не побывал на острове, где стоит статуя Свободы, не поднимался на их самое высокое здание — Эмпайер Стейт Билдинг, но зато я чисто сделал свое дело. А это было самое главное. Вы думаете, что я перестраховался, приехав в Стамбул? Ничего подобного. Эти сукины дети ждали меня в Москве. Ах, как они меня ждали, встречая тот самый рейс, на который у меня был их билет. Но это уже отдельная история.

VIII

Они сидели вдвоем в комнате президента банка. Самого президента, конечно, не было, его просто выставили за дверь. Оба садящих были в дорогих двубортных костюмах, шелковых галстуках и модельной обуви ручной выделки. Достаточно было взглянуть на них, чтобы понять стоимость этих людей. Но глядеть было некому. Здесь они были только вдвоем.

– Я предупреждал, — горячился полный мужчина, — я вас предупреждал, Сергей Георгиевич, что нужно быть осторожным. А вы недооценили мои слова.

– Ладно, — отмахнулся другой, поплотнее и выше ростом, — что было, то прошло. Жалко Филина. Говорят, помощник Француза, этот полоумный Лазарь сам прирезал всех троих.

– Какой ужас, какой ужас, — простонал толстячок, — что теперь будет?

– Теперь ничего не будет, — усмехнулся Сергей Георгиевич, — теперь все наше. Кончился Француз. Спекся. Теперь никому платить больше не будем. — А этот Лазарь?

– Он убийца, а не мыслитель. И потом у него нет такого авторитета, как у Француза. Его никто не признает.