Мое самодержавное правление
Шрифт:
Еще скажу вам, что я получил письмо от дяденьки Ивана Максимовича Марина; он пишет, что возьмет меня после лагерей к себе в отпуск. Он с тетенькой будут жить в селе Пулкове близ Царского Села, где обыкновенно стоит 1-й батальон Семеновского полка, которым он командует. Деньги, которые вы мне прислали, дорогой мой папочка, я все истратил и еще задолжал разным разносчикам и корпусному булочнику Степану за пеклеванники с маслом и молоко.
Должен я 5 рублей. Сильно пристают и больше на книжку не дают. Прошу вас, родной мой, не гневайтесь на меня, что я так много задолжал. Пришлите: надо расплатиться. Обнимаю вас, родной мой, да хранит вас Бог! Молюсь за вас и прошу вашего благословения. Любящий сын ваш и друг
Из Записок графа А. Х. Бенкендорфа
Приезд Галиль-паши. – Новые кадетские корпуса. – Поездка государя в Новгородские военные поселения и Москву. – Варшавский сейм и речь императора Николая. – Приглашение государя княгинею Чарторыжскою в ее имение Пулавы. – Путешествие в южные военные поселения. – Возвращение в Варшаву. – Окончание заседаний Варшавского сейма. – Возмущение в Севастополе. – Холера в Оренбурге. – Июльская революция. – Путешествие в Финляндию. – Прервание сношений с Франциею. – Признание Луи-Филиппа королем Французским. – Поездка в военные поселения. – Холера в Москве. – Болезнь государя. – Карантин в Твери. – Бельгийская революция. – Начало Польской революции. – Речь государя на разводе. – Временное правительство в Варшаве. – Посылка манифеста в Варшаву и письма к генералу Хлопицкому
330
Русская старина. 1896. № 10. С. 65–96.
В исходе января 1830 года приехал в Петербург, чрезвычайным послом Оттоманской Порты, Галиль-паша, один из любимцев султана.
Целью его миссии было дать наглядное доказательство доброго согласия, восстановленного между обеими державами, и вместе с тем изъяснить всю признательность его повелителя за великодушие и умеренность, явленные нашим государем при заключении мира, которого надежность упрочивалась его условиями, устранявшими всякий повод к разрыву.
Галиль-паша, высадившийся в Одессе, встречен был там, а впоследствии и в Петербурге, со всеми почестями, подобавшими его сану. В столице его и всю его свиту поместили в прекрасном доме, на полном казенном содержании. Государь принял его в публичной аудиенции, с обычным блеском нашего двора, в Георгиевской зале. Простой и благородный в своем обращении, посол всем очень понравился.
Были только неприятно поражены его костюмом, в котором каприз султана заменил живописное национальное одеяние турок длинною безобразною мантией, а азиатскую чалму – пунцовою фескою с кисточкою. Галиль-паше самому, казалось, было неловко и как-то совестно в этом наряде, немало способствовавшем к отдалению турок от султана, который, вместо того чтобы в эту критическую минуту искать сближения с фанатическим своим народом, как бы нарочно оказывал презрение к народным обычаям и даже одежде.
Галиль-паша, подобно Хозреву-мирзе, объездил все общественные заведения в столице, присутствовал ежедневно при разводе, являлся также в театрах и в домах частных лиц и вообще остался очень доволен сделанным ему приемом; но в особенности был тронут милостями государя, который, вручив ему богатые дары для султана, осыпал и его самого, вместе с чиновниками его свиты, щедрыми подарками.
До этой эпохи кадетские корпуса находились только в обеих столицах. Государь, ввиду увеличивающейся охоты к просвещению и потребности в нем, определил умножить число этих заведений и учредить корпуса еще в Новгороде, Полоцке и пр. В
В прочих городах, где предполагалось учредить кадетские корпуса, немедленно было приступлено к возведению для них новых зданий. Этот знак монаршей попечительности произвел самое благоприятное впечатление во внутренних губерниях, обрадовав родителей возможностью воспитывать своих детей вблизи себя.
331
Не в самом Новгороде, а в 20 верстах оттуда. – Прим. авт.
1 марта государь отправился со мною в военные поселения гренадерского корпуса. Осмотрев там несколько полков, также госпитали и некоторые возводимые сооружения, и отблагодарив по возвращении в Новгород генералов, он вдруг, вместо того чтобы ехать по улице, ведущей к Петербургу, велел своим саням повернуть на Московский тракт.
Я чрезвычайно удивился такой внезапной перемене, а он, позабавившись моим смущением, рассказал, что еще из Петербурга выехал с этим намерением, но сообщил о нем одной лишь императрице, чтобы сохранить свой маршрут в совершенной тайне и тем более удивить Москву.
Мы употребили на переезд туда менее 34 часов и остановились у Кремлевского дворца в 3 часа ночи. И там, и в целом городе все, разумеется, спали, и появление наше представилось разбуженной придворной прислуге настоящим сновидением. С трудом можно было допроситься свечи, чтобы осветить государеву комнату.
Он тотчас пошел без огня в придворную церковь – помолиться Богу – и по возвращении оттуда, отдав мне приказания для следующего дня, прилег на диване. Я послал за обер-полицеймейстером, который прискакал перепуганный моим неожиданным приездом и совершенно остолбенел, когда услышал, что над моей комнатой почивает государь.
Комендант, гофмейстер, шталмейстер, полицейские чиновники стали появляться один за другим с лицами, крайне меня смешившими, и не дали мне заснуть целую ночь. Брат императрицы, принц Альберт, сопровождавший государя в военные поселения и приехавший в древнюю столицу за сутки до нас, удивился еще более других, когда, проснувшись, узнал, что в Москве находится государь.
В 8 часов утра я велел поднять на дворце императорский флаг, и вслед за тем кремлевские колокола возвестили москвичам прибытие к ним царя. Еще гул колоколов не замолк, а уже народ и экипажи со всех сторон устремились ко дворцу; началась толкотня, давка; все друг друга поздравляли с нечаянной радостью; все были в восторге и удивлении.
На Дворцовой площади происходило такое волнение, что можно было бы принять его за бунт, если б на всех лицах не изображалось благоговения и радости, свидетельствовавших, напротив, о народном счастье.
В 11 часов государь вышел из дворца пешком в Успенский собор; все головы обнажились, загремело многотысячное «ура», и толпа до того сгустилась, что военный генерал-губернатор князь Д. В. Голицын и я насилу могли следовать за государем, да и сам он, при всех усилиях народа раздаваться перед ним, едва мог подвигаться вперед.
Только на какой-нибудь аршин очищалось вокруг него место; он беспрестанно останавливался и, чтобы пройти двести шагов, разделяющих дворец от собора, употребил, конечно, десять минут. На паперти ожидали его митрополит и духовенство с крестами; при виде их народные клики тотчас смолкли.
Выслушав краткое молебствие и приложившись к ракам св. угодников и образам, государь вышел в двери, противоположные тем, которыми вошел, и направился к старому дворцу. И здесь встретило его такое же стечение народа и такие же трудности добраться до Красного крыльца, ступени которого были заняты сплошными рядами дам.