Мое самодержавное правление
Шрифт:
И это предполагаемое, возможное, а иногда даже и вовсе невозможное несчастие более тревожит нас, нежели действительное. Так и на этот раз произошла сильная тревога и для многих неприятная и печальная, которая точно было в чужом пиру тяжелое похмелье.
Чрез два дня после этого происшествия я получаю приказание от главного директора сухопутных корпусов генерала Демидова: «С получения сего немедленно явиться к главному директору» и пр. Так как я на службе состоял в Морском, то и не счел нужным спешить исполнением грозной воли его высокопревосходительства и отложил это до другого дня.
Когда я явился
Все это кончилось словами:
– Если бы вас начальник звал к себе в три часа ночи, когда вы спите еще, и тогда вы должны тотчас явиться.
– Я учу, в. в-о, в пяти учебных заведениях, так если будут требовать по ночам все пятеро, мне не только не придется никогда заснуть, даже не успею у всех перебывать.
– Как? В пяти заведениях! Этому я положу конец, этого не должно быть.
– Слушаю, в. в-о, завтра же я останусь только в четырех.
– Как? Ах, да, что ты там наделал в морском корпусе? Какие ты читал стихи государю императору?
– Я государю императору никаких стихов не читал.
– Как, ты еще отказываешься, запираешься? Я заставлю тебя говорить.
– Я не понимаю, к чему этот допрос. Мне кажется, в. в-во, не за того меня принимаете, кто я действительно.
– Как? Ведь вы Плаксин?
– Да, я Плаксин; но я не помню, чтоб я имел несчастье навлечь на себя гнев государя императора.
– Как! Ты и этого не помнишь, не знаешь, что государь император не любит сих гнусных ваших стихов; убирайся вон, несчастный нечестивец!
Я ушел и тотчас написал генералу Маркевичу, что больше не могу учить во 2-м кадетском корпусе. Добрый старик упросил меня по крайней мере сдать экзамены. Между прочим, Демидов отдал исступленный приказ, чтоб никаких стихов никто не смел не только читать, но даже иметь у себя во всех четырех корпусах и не только кадеты, но и офицеры, и учители, под страхом изгнания.
Я сдержал свое слово, оставил 2-й кадетский корпус. Гонение на поэзию продолжалось, пока жил Демидов и драл бедных кадет любителей стихов. Но в 1832 году холера сжалилась над страждущими во имя поэзии. Демидов умер, и поэзия вступила в свои права.
Василий Плаксин.
Василий Тимофеевич Плаксин родился в 1796 году в Рязанской губернии. В 1819 году Плаксин был уже в С.-Петербургском университете. В 1822 году, во время разгрома университета и изгнания профессоров: Галича, Германа, Payпаха, Куницына, Арсеньева и других – Плаксин был в числе многих исключен из него без прав по неблагонадежности.
Но в 1823 году доследовало разъяснение, что «студент Василий Плаксин неблагонадежен только к учительскому делу и может быть принят в государственную службу, почему он и определен в департамент народного просвещение канцеляристом».
В 1826 году возвращены ему права кандидата с утверждением в 10-м классе; с этого времени начинается его учительская деятельность. 40 лет (1826–1866) был преподавателем человек, признанный некогда неблагонадежным для учительских обязанностей!
В 1865 году, имея уже 69 лет от роду, Василий Тимофеевич Плаксин, освободившись от занятий преподавателя, начал писать
Когда болезнь сразила старика смертным недугом и близкие к нему люди, как это часто бывает, растерялись от горя, лакей, служивши при больном, стал ежедневно растапливать печи – тою писаною бумагою, которую находил в корзине. Так погибли записки, которые, судя по приведенному выше отрывку, должны были быть весьма интересными.
О пребывании Государя Императора в Орле [в 1834 г.] [320]
320
[Глинка Ф. Н.] О пребывании государя императора в Орле. СПб., 1834.
Почти все губернские города в России сходны между собою, как близнецы. У всех один быт: зимний и летний. Летом, когда дворянство разъезжается по деревням, почти все города пусты; а зимою общественная жизнь начинает проявляться в домах, полуженных европейскою роскошью, и в улицах, и на площадях торговых, куда стекаются, с грузом своим, наши санные флоты, скользящие по снежному океану русских степей.
Но есть обстоятельства, при которых какой-нибудь город вдруг просыпается от обыкновенной своей дремоты и живет двойною жизнью, наполняясь приливом случайного народонаселения и суетою, часто приятною. Так было и с Орлом!
Еще с апреля месяца начали доходить слухи, что государь намерен посетить часть средней полосы России и заехать в Орел, чтоб увидеть в первых числах октября новое войско – 3-й резервный кавалерский корпус. На это время корпус этот (2-я драгунская дивизия из Курска, а 1-я из южных уездов здешней губернии) должен был соединиться в Орле.
Понтонам и многочисленной Артиллерии назначено было также прибыть к сборному месту корпуса. Эти слухи, оказавшиеся основательными, осуществлялись постепенно. Между тем в 1-й драгунской дивизии произошли перемены. На место генерал-лейтенанта (нынешнего коменданта г. Вильны) Квятницкого, прибыл генерал-майор Гербель, с отличием служивший по артиллерии.
Сначала первый полк 1-й дивизии (Московский драгунский), а потом и вся эта дивизия сведена на тесные квартиры в Орел. Прилив действующих сил сделался заметным в городе, и необыкновенная деятельность закипела в быту военном. Долго мирные жители не обращали внимания на занятия и успехи своих военных гостей; но мало-помалу начали к ним присматриваться и любоваться ими.
Лошади, люди, выправка последних и необыкновенное проворство быть на коне и без коня, со штыком, с пикою и с саблею привлекало общее внимание. Часто дивились драгунам – прямым, стройным, на бодрых конях, и вдруг видели их тут же спорхнувших наземь, идущих на пешее ученье, как на прогулку.