Мое сердце и другие черные дыры
Шрифт:
– О да, ужасно!
Мама Романа поворачивается ко мне:
– Деточка, не присмотришь за Романом пару минут, пока мы сбегаем перекусить?
– Нет проблем! – Я улыбаюсь ей, давая понять, что ценю ее доброту и благодарю за разрешение видеться с Романом, за то, что включила меня в список допущенных посетителей, за то, что считает меня членом семьи.
Поцеловав сына в лоб, миссис Франклин уводит мужа из палаты, а я сажусь на стул рядом с кроватью.
– Мне надо быть
– Она и без этого знает, что ты помнишь о ней.
– Ты действительно в это веришь?
Я киваю:
– Да. Может, физически ее тут и нет, но она все равно здесь. И хочет видеть тебя счастливым, я знаю.
Он несколько мгновений молчит, неподвижно лежа под одеялом, натянутым до подбородка. Мы молча глядим друг на друга, пока он не решается:
– Когда я выйду отсюда, ты пойдешь со мной?
– На ее могилу?
Его губы беззвучно дергаются, но я понимаю, что это «да».
– Я пойду с тобой куда угодно. – У меня горит лицо: я не привыкла говорить такие вещи, но от улыбки, медленно расцветающей на его лице, все мое смущение улетучивается. – Видишь, я все так же изрекаю ужасные пошлости.
Он сипло смеется.
– И кстати. – Я достаю из сумки книгу о пляжах Северной Каролины и кладу ему на поднос с едой, чтобы он мог увидеть. – Я тут подумала: может быть, когда ты поправишься, съездим туда?
При взгляде на книгу его глаза загораются, превращаются из грязно-зеленых в темно-золотые.
– К океану, – добавляю я.
Ничего не отвечая, он берет книгу и листает, пытаясь делать вид, что нисколько не заинтересовался. Но я-то вижу, что на некоторых страницах он задерживается.
Наконец он спрашивает:
– Зачем?
– Что зачем?
– Зачем ты так стараешься, если знаешь, что я безнадежно сломан?
Пожимая плечами, я иду к столику, где его мама положила книги и альбом. Взяв его, возвращаюсь на стул и перелистываю страницы.
– Зачем? – повторяет он.
Я просматриваю наброски и потом заставляю себя поднять глаза на него:
– Потому что любовь к тебе спасла меня. Помогла мне увидеть себя иначе, увидеть иначе весь мир. Теперь я – твой должник.
Он не успевает ответить – в дверь стучат.
– Можно? – раздается профессионально строгий голос.
Дверь открывается, и на пороге показывается женщина не в халате или больничной униформе, а в черных брюках и белой блузке.
– Ты, должно быть, Айзел. Привет, Роман, как себя чувствуешь сегодня?
Роман молча глядит на нее.
Она легонько берет меня под локоть.
– Не подождешь нас
Кивнув, я выхожу из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Меряя шагами коридор, пытаюсь представить себе их «общение»: каменное лицо Романа и врача, которая из кожи вон лезет, чтобы вытянуть из него ответы.
Я делаю уже двадцать третий разворот, когда женщина наконец показывается из-за двери, смахивая прядку волос со лба.
– Меня зовут доктор Стэд. – Она протягивает руку, я вяло пожимаю ее.
– Айзел, как вы уже знаете. Вы работаете с Романом?
– Да, – кивает она.
Хорошо.
– Надеюсь, вы сможете – как это называется? – установить с ним контакт.
Не улыбаясь, она каким-то образом умудряется выглядеть дружелюбно. Интересно, их этому в медицинских колледжах учат?
– Сделаю все, что в моих силах. А в моих силах многое. – Доктор Стэд достает из кармана маленькую визитку на мягкой бумаге и протягивает ее мне. Я пробегаю пальцами по выпуклому тексту.
– Если захочешь поговорить или если что-то понадобится, звони мне.
Взгляд светлых глаз спокойный и теплый. Интересно, знает ли она о Крествилль-Пойнте, о нашем соглашении? Что Роман рассказал ей про нас?
– Спасибо, – тихо отвечаю я, убирая карточку в карман. Женщина уходит, звонко цокая каблучками.
Вернувшись к Роману, я натыкаюсь на его холодный взгляд.
– Что?
– Ты что, серьезно считаешь, будто я должен с ней разговаривать?
Я сжимаю визитку в руке.
– Ты рассказал ей про нас?
– Что?
– Ты знаешь что…
Роман садится на кровати, опираясь о железную спинку. Видно, что это стоит ему больших усилий, но он справляется.
– Нет, я ничего ей не сказал. И не собираюсь.
Я снова сажусь на стул рядом с ним.
– Возможно, это было бы не так уж и плохо.
Он вздыхает, и могу поклясться: я слышу, как мышцы в его горле пронзает боль. Во что же превратились его внутренние органы: отравленные, все в гематомах! Я прогоняю непрошеное видение.
– Не уверен, что узнаю тебя, – говорит он.
Я прикусываю нижнюю губу:
– Но это нечестно. Хорошо, не говори с ней, но со мной-то можно?
Роман не отвечает. Я встаю и снова подхожу к полке, снимаю «Двадцать тысяч лье под водой».
Вернувшись на место, открываю книгу – плотная бумага легко перелистывается – и начинаю читать ему вслух. Сперва мой голос немного дрожит, но вскоре я вхожу в ритм. Украдкой поднимая глаза, я вижу, что он смотрит на меня, постепенно расслабляясь, увлекаясь сюжетом.
Дав мне закончить вторую главу, Роман останавливает меня: