Моё собачье дело

Зверева Маргарита

Тут к нашему маленькому собранию подоспел один из работников приюта.

– Что? Решились все-таки? – прохихикал он.

Я навострила уши. Папа медлил с ответом, и я занервничала. На что он решился? Неужто забрать кого-то из нас?!

Наконец он кивнул.

– Ну и которую? – Работник всунул ключ в дверь и со зловещим скрипом открыл замок.

Мое сердце заколотилось так, что голова пошла кругом. Я впилась глазами

в сеструху, вопрошая, понимает ли она весь ужас происходящего. Видно, она понимала. Сеструха очень плотно прижала хвост к животу и так же плотно прижалась ко мне. Думаю, я еще никогда не любила эту дурочку так сильно, как тогда (дурочка – это я ласково, не подумайте). Папа не торопился отвечать, и это мне казалось самой страшной пыткой из всех возможных. Я уже хотела взмолиться о разрешении наших страданий, когда он таки кашлянул и перевел взгляд от меня к сеструхе и обратно.

– Беих, – промямлил он что-то невнятное, и я уставилась на работника, чтобы по его реакции понять, что имел в виду папа. Но работник тоже явно не разобрал этого полустона и попросил повторить наш приговор. Я чувствовала, что вот-вот описаюсь от такого нервного перенапряжения. Папа встал и решительно расправил плечи.

– Обеих, – торжественно проговорил он четко и ясно. – Я беру их обеих.

Я не поверила своим ушам и снова уставилась на работника, как на переводчика самой важной беседы в моей жизни. Но тот тоже в предельном удивлении смотрел на папу.

– Это как – обеих?

– Обеих – значит обеих. Эту собаку, – папа указал на сеструху, – и эту собаку, – папа указал на меня.

– А вы это обговорили с начальством? – недоверчиво переспросил работник.

– А при чем тут начальство? – удивился папа. – Не думаю, что моя работа сильно от них пострадает. К тому же мой сын обещал…

– Начальство приюта, – сурово перебил папу работник.

– А, ну да, говорил, – смущенно кивнул папа. – Все уже подписано.

Я не могла понять, почему работник не прыгает от восторга и не целует папу, а как-то угрюмо пристегивает нас к поводкам, и поэтому боялась радоваться сама. Меня не покидал страх, что я что-то не так поняла. Сеструха тоже заерзала под неласковыми руками работника и нервно прижала уши. Однако по ее поведению я поняла, что боимся мы разных вещей. Я, как великая пессимистка, не могла поверить в ту райскую долю, которая якобы выпадала на наши грешные души, а реалистка-сеструха (с

регулярными наклонностями к оптимизму) вдруг испугалась того, о чем мечтала с того далекого дня, в который нас занесло в приют. Она испугалась покидать наш скудный, но привычный вольер. Мало ли что нас ждало впереди, а неизвестность терзала ее хуже самой горькой участи. Я чувствовала, что от меня ожидалась поддержка, но в моей голове началась карусель мыслей и эмоций, и меня как будто вырубило из реального мира.

Неумелой хваткой папа взял в каждую руку по поводку и выволок нас из вольера. Судя по непривычно задумчивому взгляду ротвейлеров, даже они не могли понять, что происходит. Хотя ротвейлеры вели себя совершенно спокойно, папа, видно, решил не рисковать лишний раз и повел нас в другую сторону. Я увидела, что старая болонка навострила уши, приподняв голову, и чуть не прослезилась. Меня начала безжалостно грызть совесть. Как могло такое быть, что нас забирали сразу обеих, а остальные собаки оставались? Эта смиренная старушка ждала своего хозяина несравнимо дольше нас, но зависти в ее глазах тем не менее не наблюдалось. На прощание она повиляла хвостом и звучно тявкнула, а я все не могла оторвать от нее взгляда, пока папа не завел нас за угол.

Вокруг стоял прощальный вой, который раздирал мне и так пострадавшее сердце. Я была готова остаться взамен на каждую приютскую собаку, наверное, даже за ротвейлеров. Ну ладно, может, не за ротвейлеров, но за всех других точно. В какой-то момент я не выдержала и уставилась себе под ноги. Рядом со мной по земле тащился сеструхин мокрый язык. Шучу, не по земле, конечно, но вывесила она его действительно изрядно далеко. Мне даже не надо было смотреть ей в глаза, чтобы убедиться в том, что вылуплены они так, что грозились вовсе выкатиться.

Когда мы вышли за забор, отделявший приют от всего остального беззаботного мира, и подошли к машине, которую папа умудрился поставить в единственную лужу на всей парковке, мне все еще казалось, что это какой-то зловещий розыгрыш. Мы даже не взяли с собой новые подушки, подаренные плачущим господином, и миски. Куда нам было ехать?

Папа тихо и неразборчиво выругался, намочив ноги, и открыл заднюю дверцу.

– Ну давайте, как там… – Он сделал какой-то невиданный жест рукой и дернул за поводки. – Але хоп, что ли?

Конец ознакомительного фрагмента.