Мое волшебное чудовище
Шрифт:
Ну, это ты не прав, Кузьмич, – говорил сидящий за рулем Петр Петрович, свояк Кузьмича, – не всякая баба на деньги покупается!
А как же, – говорил Кузьмич, – ты ей помогать будешь, если в дом копейку не будешь носить?!
Да, если, честно, Кузьмич, – усмехнулся Петр Петрович, – то я совсем немного в дом приношу, все больше собак гоняю!
Альма лежащая позади нас сразу недовольно зарычала.
Ишь ты, какая разумная псина, – удивился Иван Кузьмич, – а чтой-то ты, Петрович, мало в дом носишь-то!
Да
Ты что, себя хоронить уже что ли собрался?! – высморкался в платок Иван Кузьмич.
К счастью с детства и до старости пленит меня одна дорога, – неожиданно запел сиплым басом Петр Петрович.
Петрович, мы еще не выпили, а ты уже раздухарился, – тихо засмеялся Иван Кузьмич.
Не знаю я в себе усталости, любовь к тебе в душе от Бога, – продолжал петь Петр Петрович, а мы все молча слушали его.
Вскоре за поворотом, за рощицей березок и осин показалась в белом заснеженном поле деревенька. Над многими домами вилась сизая дымка. Где-то рядом пели петухи и кудахтали куры.
Эх, Господи, до чего же хорошо! – рассмеялся Кузьмич, хлопая как маленький в ладоши.
Ну, что, сбрызнем нашу радость? – спросил его Петр Петрович.
Обязательно сбрызнем, – продолжал смеяться Кузьмич, настукивая пальцами по соседнему сиденью какую-то мелодию.
Все-таки Кузьмич какой-то ненормальный, подумал я, все время смеется, возится, шутит, наверно у него что-то не в порядке с головой, может, слишком отравился алкоголем?!
А почему ты все время молчишь? – спросила меня Рыжуха.
Думаю, – шепнул я.
И о чем?! – ласково погладила меня по рукам Рыжуха.
О том, как вреден алкоголь, – вздохнул я, и все почему-то засмеялись, будто я сморозил какую-то глупость, а я ведь по правде сказал им самую разумную вещь.
Ведь я, когда напиваюсь, тоже дураком делаюсь, а они не выпили, а уже смеются! Даже Рыжуха пискнула как мышка!
Однако, изба у Ивана Матвеевича оказалась очень чистой и аппетитной, такой аппетитной, что словно медом намазанной.
Все стулья, столы и кровати были сделаны целиком из цельного дерева, даже люстра висевшая в большой комнате, была искусно сделана из переплетенных между собой коряг, внутри которых горела яркая зеленая лампочка.
Я все сам, своими ручками делал! – похвастался Иван Кузьмич, затопив печку, из которой почти сразу потянуло запахом свежих березовых поленьев. Поленья сразу затрещали и в избе стало уютно и тепло.
Да, Кузьмич, у нас мастак, – кивнул головой Петр Петрович, усаживаясь за стол, – ну, что Кузьмич доставай бутылку.
Так не купили мы ничего, – спохватился Кузьмич, – побегу у Маланьи самогона
Рыжуха уже лежала на кровати, а чтобы она была с нами тоже за столом, мы ее кровать к столу ближе придвинули.
Петрович слазил в погреб за картошкой, капустой и грибами, я нарезал хлеб, а Рыжуха уже поглаживала уснувшую у ее кровати Альму.
И все-таки, алкоголь вреден, – опять вырвалось у меня.
Послушай, Тихон, это уже не смешно, – обиделся Петрович, раскладывающий огурцы с капустой по тарелкам.
А он и не шутит, – грустно вздохнула Рыжуха, – а просто нам соболезнует!
Да, ну, что ты, Тихон, – усмехнулся Петр Петрович, поедая огурец, – такие вещи надо только одобрять! Алкоголь у нас как антидепрессант! Вот к примеру, тебе плохо, ты утратил всякий интерес к жизни, к женщине, к работе, к любым вещам, а тут раз и принял по чуть-чуть, и все, и все сразу преобразилось, интерес ко всему возродился, и даже самая никудышная бабенка тебе уже ангелом показалась!
Может вы и правы, – вздохнул я, – но мне пока хватает моей Рыжухи, – я присел к ней на кровать и обнял ее.
Ну что ж, – съел из банки еще один огурец Петр Петрович, – совет вам, как говорится, да любовь, но выпить за это тоже не помешает!
Если за нас, то я согласный, – обрадовался я и засмеялся, а Рыжуха поцеловала меня, и даже немного от счастья прослезилась.
Не берет, – вбежал в избу расстроенный Кузьмич с моими долларами в руках, – говорит, что мне солить их, что ли? Вот ведь какое недоверие к этим паршивым бумажкам! И что нам теперь делать?!
А у вас тут в деревне магазин хоть какой имеется, – спросил его Петрович.
Есть! – ответил Кузьмич, тоже хватаясь за огурец.
Ну, тогда, ноги в руки и дунули! – крикнул Петрович. – А то трубы горят!
И они с Кузьмичем убежали.
Что ты хочешь, огурчика или капустки?! – спросил я.
Тебя, – сказала Рыжуха и прильнула ко мне, целуя почти как Альма, просовывая свой язык между моих зубов. Я уж опять начал подозревать ее в зоофильстве, но она мне так здорово делала язычком, что у меня внизу все враз потекло, и я сконфузился.
Ты, чего?! – спросила меня Рыжуха. – С тобой все в порядке?!
Не совсем, – прошептал я, робея.
А что тогда с тобой?!
У меня почему-то что-то там потекло, – прикрыл я рукою штаны.
Ты, что, не знаешь, что это семя?! – удивилась Рыжуха.
Какое еще семя? Семечки, что ли?! – обиделся я.
Ну, ты и даешь! – присвистнула от удивления Рыжуха.
Еще неизвестно кто и кому дает! – вспомнил я вдруг шутку сержанта Чуватова.
Ты хочешь сказать, что ты был моим мужем и у нас с тобой ничего не было?! – глаза у моей Рыжухи так здорово округлились, а сама она так шумно задышала, что я испугался, как бы она со мной чего-нибудь не сотворила.