Мое жестокое счастье, или Принцессы тоже плачут
Шрифт:
– Тут дорога такая, – оправдывался водитель, но Мазей не понимал его слов – он видел только закушенную от боли губу Григория, его плотно закрытые глаза…
В больнице Грачева сразу взяли в операционную. Мазей никак не мог решить, что делать – везти домой уснувшего в машине Ванечку или дожидаться конца операции. Он собрал все деньги, какие только нашлись у него самого и у пацанов, и сунул их в карман халата осматривавшего Гришку врача. Тот покачал головой, и Мазей истолковал этот
– Док, с собой больше ничего нет… к вечеру мои люди привезут, сколько скажешь.
– Мне не нужны ваши деньги, молодой человек, – сказал врач, выворачивая из кармана то, что засунул туда Иван. – Я получаю зарплату и обязан ее отрабатывать. А на эти деньги наймите лучше сиделку, она понадобится после операции. Могу посоветовать толковую девочку. А у пациента родня имеется?
– Что? А, да, жена у него…
– Ну вот, и жене полегче будет.
– Боюсь, док, что жене сейчас вообще не до этого будет, – вздохнул Мазей, закрывая лицо ладонью. – Сына они потеряли, док, маленького сына, года еще не было парню…
– Сочувствую, – проговорил врач. – Тогда тем более сиделка нужна.
– Да, док, спасибо за совет…
– Вы бы ехали домой, молодой человек. Операция дело долгое, там все-таки позвоночник, мало ли, как пойдет.
Мазей поднялся и послушно пошел к двери, но потом остановился и нерешительно спросил, боясь услышать правду, но и боясь не знать ее тоже:
– Скажите, доктор… а… ходить он сможет?
Врач внимательно посмотрел на стоящего в дверях широкоплечего мужчину в длинном кожаном пальто, вздохнул:
– Эх, молодой человек, если бы я наперед знал исход, то оперировал бы только в благоприятном случае.
– Понял, – коротко сказал Мазей и вышел из кабинета.
Нужно было ехать к Алене, а ноги отказывались нести его к машинам, да и все внутри сопротивлялось. Мазей не представлял, как сможет войти в дом Григория и сказать его жене, что один из ее сыновей погиб, а муж лежит на операционном столе, и гарантий врачи не дают.
– Черт, черт, черт! – выругался Мазей, стукнув кулаком по стене рядом с кнопкой вызова лифта. – Ну почему Гриха? Почему он? А пацаненок – за что?
…Лучше бы Алена плакала… Лучше бы билась в истерике, орала, осыпала всех бранью – что угодно, только не эти сухие глаза и ледяное спокойствие, от которого веяло сумасшествием…
Никогда в жизни Мазею не было так страшно, как сегодня, когда он сидел в спальне на краю большой кровати, где, поджав под себя накрытые пледом ноги, замерла Гришкина жена. Она не взглянула на протянутого ей Андреем сына, не сказала ни слова, только вытянулась в струнку и стала похожа на статуэтку из слоновой кости – прямая, бледная, молчаливая. Мазей кивнул Андрюхе и велел унести мальчика в детскую, чтобы Лора раздела его и уложила в кроватку. Когда охранник ушел, Мазей
– Аленка… поплачь, тебе будет легче…
– Я не могу, – безжизненным голосом проговорила она, взглянув на Ивана пустыми глазами.
– Ты не переживай, Аленка, мы Гришку выходим, это даже не обсуждается. Посажу сиделку к нему, мне доктор обещал хорошую девчонку дать…
– Не надо. Это мой муж, я буду ухаживать за ним сама, – все тем же монотонным голосом возразила она, и Иван растерялся:
– Аленушка, но ведь ребенок, Ванька-то…
– Лариса справится. И мама моя. Пусть сюда привезут мою маму.
– Да, конечно… но не надо тебе самой…
– Не возражай! – вдруг заорала Алена, и Мазей отпрыгнул от нее, напуганный неожиданной реакцией. – Я сказала, что буду с мужем, значит, так и будет, а ты обеспечь моему сыну охрану, понял?
У Мазея крепло ощущение, что Алена не в себе, потому что как иначе объяснить ее странное поведение? То, что она никак не реагирует на известие о смерти второго ребенка? Но и возражать он тоже не стал, понимая, что не стоит травмировать ее психику еще сильнее. Пусть делает, что хочет.
– Хорошо. Я сейчас отправлю пацанов за твоей матерью. Ты только позвони ей и объясни, что это ты за ней послала.
– Попроси Боксера дать мне телефон.
Виктор принес мобильный, и Алена набрала номер матери.
– Мама, я очень прошу тебя – не задавай никаких вопросов, – сухо сказала она в трубку, едва Нина Николаевна сняла ее. – За тобой через час придет машина – большая темно-синяя иномарка с номером двести двадцать пять. Там будет трое ребят. Ты спокойно садись и езжай с ними. Мама, мне очень нужна твоя помощь, я никогда ни о чем тебя не просила.
– Да, Алена, конечно, – растерянно проговорила ничего не понимающая Нина Николаевна.
– Я очень тебя жду.
Алена положила трубку на кровать и взглянула на стоявшего в дверях Виктора:
– Витя, дай мне сигарету.
Боксер молча подал ей пачку и зажигалку, Алена закурила, выпустив дым ноздрями.
– Иван, мы должны разобраться с теми, кто это сделал.
– Алена, не с кем разбираться уже – мы всех положили…
– Не всех! – резко повернулась к нему всем корпусом Алена. – Не всех. А как же Конь?
– Деточка, ну, не все сразу… и до него доберемся. Ты не лезла бы в это, а? – Мазей тоже закурил и посмотрел в лицо Алены.
Она смерила его презрительным взглядом, снова затянулась сигаретой:
– Не указывай мне. Это мой муж сейчас на операционном столе!
– Да?! – вспылил Мазей. – А еще есть твой сын, на которого ты даже не взглянула, мамаша! Ребенок почти сутки болтался где-то по чужим людям, а она тут курит и чушь несет!
Алена развернулась и отвесила ему такую пощечину, что Мазей растерялся.