Мое жестокое счастье, или Принцессы тоже плачут
Шрифт:
– Что надо? – раздался с крыльца неприветливый старушечий голос.
– Бабуля, открой, от Сергея Иваныча я, – заметно волнуясь, проговорил Алимов.
– Что надо, спрашиваю? – повторила бабка.
– Говорю – Сергей Иваныч послал, детишкам питание привез…
Мазей ткнул его в бок и показал большой палец – мол, молодец, талантливо врешь.
– А вот я сейчас гляну, кто пришел и чего принес, – голос принадлежал уже не старой бабке, а молодому мужику.
Послышались шаги, ворота приоткрылись, и Мазей сразу, не раздумывая, влепил открывшему пулю между глаз. Парень
– Гриха, сюда! Один здесь!
Грачев прибежал и выхватил из скрюченных ревматизмом рук старухи ребенка, заглянул в его лицо и прижал к себе:
– Ванюшка! Где… Павлик где?! – это относилось уже к бабке, но та, в испуге отпрянув к стене, забормотала:
– Один… один парнишка был… Христом Богом клянусь – один был, вот этот…
– А… где… где второй? – растерянно спросил Григорий, крепко прижимая к груди сына.
– Слышь, старая! – Дима встряхнул бабку за плечо. – Где второй пацан? Их двое должно быть, понимаешь? Близнецы они.
– Да не было… не было второго-то, – бормотала бабка, в испуге прижав к груди руки и моргая подслеповатыми глазами. – Вот те крест, сынок, – одного мальчонку-то привезли, говорят, доглядывай, Матвеевна, а мы тебе денег заплатим… Не было второго-то…
Лицо Грачева стало белым, губы задрожали, и Мазей, толкнув Алимова к Диме, схватил друга за локоть:
– Гриха, погоди панику разводить! Может, они их специально разделили, чтоб мы сразу-то не нашли? Гриха, я тебе клянусь – ничего с Пашкой не случилось…
В это время в комнату вошел Андрей, обходивший дом:
– Григорий Валерьевич, стрелок жив еще…
Грачев встрепенулся и сунул ему мальчика:
– Тут побудь, Андрюха…
Он рванул в соседнюю маленькую комнату, где на полу возле окна, раскинувшись, лежал окровавленный человек. Грачев пнул его в бок:
– Хочешь жить – говори, где второй ребенок. Будешь молчать – забью до смерти. – В подтверждение серьезности своих намерений он снова пнул лежащего, на этот раз в голову.
Раненый застонал, пытаясь прикрыть голову руками.
– Не надо… я… я скажу…
– Ну, говори, не тяни! – взревел Григорий и снова занес ногу для удара, но стрелок простонал:
– Не было второго пацана… не довезли его…
– Ка-ак… как не довезли?! – задохнулся Григорий, чувствуя, как
– Так… на заднем сиденье везли их, под одеялом… ну, один и задохнулся…
Григорий рухнул на колени и взвыл, запрокинув назад голову. На его крик прибежал Мазей:
– Гриха, ты чего, братуха?
– А-а-а, сууукиии! – бился в стены полупустой комнаты голос Григория. – Мать твою, порешуууу всех! Пашка, сынооок….
– Да что случилось-то? – недоумевал Мазей, тряся Григория за плечи. – Братуха, че происходит?
– Сынооок мой… сууукиии… задохнулся… да я… я…
Мазей почувствовал, как от этого воя волосы встают дыбом, а уж когда до него дошел смысл сказанного Григорием, он тоже едва не рухнул на колени рядом с другом и не взвыл с ним дуэтом.
– Гриха, братка, вставай, не надо… поехали отсюда, там Ванька… Ванька, сын твой, Гриха, он-то живой…
– Я не могу… не могу – как я скажу Алене… – провыл Грачев, закрывая лицо ладонями.
И в этот момент сухо щелкнул выстрел, и Григорий неловко повалился набок, а Мазей, развернувшись, всадил пулю в голову доставшего откуда-то маленький «вальтер» раненого стрелка. Вскочив на ноги, Мазей бросился к неподвижно лежащему Грачеву:
– Гриха… Гриха, что с тобой?
Григорий был жив и даже в сознании, но едва Иван попытался перевернуть его на спину, как он взвыл от боли, и Мазей сразу убрал руки:
– Где больно, Гриха?
– Спи-на… спи-ну боль-но… – по слогам с трудом проговорил Григорий, закрывая глаза.
Прибежавшие охранники обступили их, на руках у Андрея плакал маленький Ванечка, и этот плач словно взорвал что-то в голове у Мазея. Он встал с колен, вставил в пистолет новую обойму и пошел в комнату, где остался Алимов.
– Это из-за тебя, сука! Все из-за тебя, тварь паскудная! – громко и четко выговорил он, глядя в расширившиеся от ужаса и осознания неизбежного глаза Алимова. – Это ты, хорек поганый… Что я теперь скажу Алене?! Что ее сын задохнулся под вонючим одеялом, а муж ранен в спину и неизвестно, сможет ходить или нет?! Это я должен ей сказать?!
– Я… я не виноват… – забормотал Алимов. – Я не знал…
Мазей поднял руку с зажатым в ней пистолетом и один за другим всадил все патроны в обмякшее после первого же выстрела тело. Выбросив пустую обойму, Мазей опустился на пол рядом с трупом и закрыл глаза.
– Мазей… Мазей… валить надо, как бы не оказался в поселке кто живой да ментов не вызвал бы… – Его плеча коснулась чья-то рука, и Иван открыл глаза, увидев прямо перед собой склонившегося Диму. – Мы Григория Валерьевича в машину унесли, мальчишка тоже там с Андрюхой. Поехали, Мазей…
– Да… – очнулся Иван, поднимаясь. – Димка… что делать-то? Как я Алене скажу?
– Давай гадать не будем, надо сперва хозяина в больницу отвезти.
Мазей сел не в «Шевроле», а в «Мерседес» Грачева, на первое сиденье, повернулся, вглядываясь в бескровное лицо друга, лежавшего с закрытыми глазами. Едва машина тронулась с места, как Григорий застонал, закусив до крови губу.
– Ты, твою мать, водила с Нижнего Тагила! – рявкнул Мазей, хватая водителя за рукав куртки. – Объезжай канавы, урод!