Моё Золотое руно
Шрифт:
— Так и что я на нее смотреть буду? Распечатывай уже.
Тяжело переваливаясь с ноги на ногу, она проковыляла в дом и через несколько минут вернулась уже в халате, но с большими стопками и тарелкой маринованной тюльки, которую у нас по неизвестной причине почему-то именовали сардельками.
Учитывая все ранее ею выпитое, я попытался налить всего на палец, но после строгого взгляда из-под насупленных бровей, набулькал тете Песе полстопки. Прикоснуться моим стеклом к своему она не позволила:
— Помянем
Выпили, закусывать не стали. Как я наполняю вторую стопку, тетя Песя уже не следила. Она мне доверяла.
Но и на поставленный перед ней коньяк тоже внимания не обратила.
— А вот теперь слушай внимательно тетю Песю и клади мои слова себе в уши. — Торжественно начала он.
Ну, началось. Я покорно опустил голову.
— Разве я так тебя учила, чтобы бросать своих детей, а?
— Тетя, Песя, разве я знал?
— Медея, такая хорошая мэйделе (12), а ты так с ней поступил, что кроме зительворт (13) я за тебя ничего сказать не могу.
— Да, тетя Песя.
— Бедная девочка одна восемь лет воспитывала эйнгл (14). Она не женилась за очень богатого ювелира, который хотел всю жизнь носить ее на руках и сдувать пылинки.
Я насторожился. Что за ювелир? Передо мной стоял почти полный стаканчик коньяка, но почему-то захотелось крови.
— И за сына старого Шнайдера не пошла, хоть он такой хороший юнгерман (15).
Кулаки под столом сжались сами собой.
— И ни разу не пошла с гелибе (16) на шпацир (17). — А вот это правильно, по-моему. — Не-е-ет, она всю жизнь надрывалась, шоби Тесей стал приличным человеком. И шо?
— Что?
Я не утратил умения вовремя подавать реплики тете Песе. Вероятно, сказывались годы тренировок.
— Он таки вырос хороший и красивый юнге. И вот ты его увидел! И теперь хочешь ехать обратно, чтобы гулять со всякими биксами и пить шмурдяку!
Что?!
— Я никуда ехать не собираюсь!
Но тетя Песя уже закусила удила:
— И теперь ты смотришь на меня своими бесстыжими зенками и говоришь, что плевать ты хотел на его молодые слезы.
— Это неправда, тетя Песя.
— Хорошую моду себе взял — бросать родных детей!
— Я его не бросаю!
— Ой, не делай мне мозги, шлимазл. Через таких, как ты, родина таки может стать матерью. Фира Зильберштейн уже полдня бегает по городу и говорит за тебя.
Эта старая идиотка еще жива?
— Что она говорит?
— Вей зи мир! (18). Она базлает, что ты собрал вещи и хочешь драпать, как жулик с привоза.
Слова у меня внезапно кончились, так что я обиженно уставился на тетю Песю
— Что вылупился? Мне до сраки твои сини очи! Бонвояяяяж!
Пришлось наконец грохнуть кулаком по столу.
— Тетя Песя, где вы наслушались этих глупостев… тьфу… этой туфты? Ваша Фира Зильберштейн всю жизнь врет, как зеленая лошадь. Я никуда не еду! Понятно? — Я перегнулся через стол и ткнул пальцем ей в нос. — Я остаюсь жить в Ламосе! Ясно? У меня здесь сын и любимая женщина. И что бы она там себе ни думала, мы поженимся и будем вместе растить нашего сына. Повторить?
— Ну, зачем же повторять? — Совершенно нормальным голосом сказала тете Песя. — Я не глухая. Я так Фире и сказала, что она брешет, а я на ее мнение даже не высморкаюсь. Чего ждешь? — Она взяла свой коньяк и строго посмотрела на меня: — Когда остынет?
Ну разве есть в Ламосе женщина, красивее тетя Песи, особенно, когда она, лихо опрокинув в себя сто грамм, отирает почти гусарские свои усы? Я засмотрелся и забыл выпить вместе с ней.
А тетя Песя все той же твердой походкой шла к калитке:
— И кто там дерибанит в парадное? Открываю уже, имейте терпение.
За калиткой стояли Янис с Георгиусом, все еще в черных костюмах и белых рубашках.
— Тетя Песя, мы пришли набить Ясону вывеску, — сказал Яшка.
Уперев кулак в крутой бок, мадам Фельдман окинула их критическим взглядом, а затем, высунувшись на улицу, молодецки гаркнула:
— Дер шкним (19)! Если хотите что-то наблюдать из жизни, зайдите к нам во двор. Сейчас здесь будет, с чего посмеяться. Ну давайте, — обратилась она уже к братьям — начинайте уже идти.
Они действительно пошли и остановились только возле стола. Я поднялся им навстречу и поднял в воздух руки в извечном жесте «гитлер капут»:
— Я даже сопротивляться не буду.
Братья Ангелисы некоторое время размышляли. Вероятно, они пришли к одному и тому же выводу, потому что Яшка вытащил из-под пиджака две потрепанных толстых тетради в клеенчатых переплетах, а Гришка поставил рядом непочатую бутылку коньяку. Взглянув на этикетку, я не удержался от вздоха: опять «Колхида».
— Это на всякий случай, — пояснил Гришка.
— А это мама велела тебе отдать. Она сохранила, — Яшка кивнул на тетради, и у меня перехватило горло.
Записи отца, которые он вел последние лет десять. Какой листригон не мечтает найти «Черного принца» — легендарный корабль гипербореев, затонувший у входа в бухту Ламоса еще в первую войну? Он вез войскам, осадившим Херсонес, тулупы, теплые подштанники и золотые монеты для выплаты армии жалования за три месяца войны. Стоимость утопленного сокровища по слухам колебалась от двухсот фунтов золотом до двух миллионов, чего уж мелочиться.