Моё Золотое руно
Шрифт:
Последним сдался Ваня Андруцаки. Когда на пороге таверны возникла его жена Степанида, большая молчаливая женщина, он внезапно обмяк и начал медленно оседать на пол. Степанида спокойно подхватила его под руку, закинула на закорки и двинулась к выходу. Со спины она была похожа на средних размеров гориллу с детенышем-переростком за плечами.
— Вот это женщина, — завистливо вздохнул кто-то рядом со мной.
— Да уж. — Согласился я.
Как ни странно, у меня еще хватило сил подняться на ноги при появлении Анастаса Ангелиса. Мы даже
От подушки вкусно пахло Меей, ее волосами и кожей. Я уткнулся носом в белую наволочку, закрыл глаза и пропал.
Проспал я, вероятно, часов двадцать, не меньше. Мышцы, конечно, болели, и шея затекла. Мокрая одежда на полу высохла и затвердела в непонятную скульптуру, но за круглым окошком умирал фиолетовый закат, шуршали волны и не было слышно ни единого человеческого голоса.
Я был дома. Мы все вернулись. Все было хорошо.
Подняться на ноги меня заставил только недостаток кофеина в организме и сосущая пустота в области желудка. Коричневая пенка в кофейнике начала вспухать вместе с первым стуком в дверь. Ждать второго я не стал:
— Иду.
На пороге стояла Медея, и у меня враз пересохло в горле. Не способный что-либо сказать, я посторонился и пропустил ее внутрь.
Как считала тетя Песя, настоящий мужик, закрыв за собой дверь, тут же должен начать приставать. Так я и сделал. И чуть не задохнулся от счастья, когда губы Медеи чуть приоткрылись мне навстречу.
— Кофе хочешь?
Я уже нес ее к постели.
— Я поужинала.
— Тебя искать не будут?
— Мама знает, где я.
Мои руки уже торопливо шарили по ее телу, сражаясь с кнопкой и молнией на джинсах.
— А отец?
— А с отцом будешь сам разговаривать, если захочешь.
Конечно, захочу! Но потом, позже. Только не сейчас.
Уже откуда-то из горячей темноты до меня долетело:
— Ясон, я хочу сейчас.
Нет, моя красавица. Я не стану торопиться. Я ждал восемь чертовых лет, и если ты думаешь, что я не захочу как следует попробовать тебя на вкус, то сильно ошибаешься.
Сладкая, как мед. Терпкая, как вино. Моя Медея.
— Мне пора идти.
Страшно было представить, что эти теплые руки на моей шее сейчас разомкнутся, а дыхание, которое щекочет щеку, без следа растворится в воздухе. Я крепче притиснул к себе еще сонную Медею.
— Куда ты?
— Домой. — Я обиженно засопел, и она закатила глаза. — Я не могу здесь остаться.
— Очень даже можешь.
Я чуть не сказал, что она может остаться здесь навсегда. Здесь, со мной, в этой постели на всю оставшуюся нашу жизнь. Или хотя бы на восемь лет, пока мы не наверстаем упущенное.
Тогда можно будет и встать. Чтобы поесть или еще зачем-нибудь.
Медея не стала спорить, просто поцеловала меня в кончик носа
— Я не могу. Ты сам знаешь, почему.
Правильно, я знал. Эта причина, самая важная из всех возможных, ждала свою маму дома.
— Тесей уже знает, что ты его отец.
— Ты сказала? — У меня дыхание перехватило.
— Не успела, если честно, — Медея смущенно взглянула на меня сквозь золотые волосы. — Об этом уже весь город гудит. Так что, готовься, папаша.
Папаша — это звучит гордо. Я самодовольно ухмыльнулся, наблюдая, как моя женщина шарит по постели в поисках своего белья.
— Отвернись, бесстыжий.
— Не могу, Медея. Не прячься. Дай посмотреть. Много я чего красивого в жизни видел?
Она русалочьим движением откинула волосы назад и завела руки за спину, чтобы застегнуть лифчик:
— Нравится?
— Очень.
— А так? — Повернувшись ко мне спиной, она, не сгибая ног, наклонилась за джинсами.
— Ыыыы!
Я вцепился руками в край койки. Мой член уже вовсю намекал на камбэк. Медея просто не понимала, что играет с огнем.
Внезапный стук в дверь заставил ее одеться со скоростью солдата, поднятого по тревоге. Стиснув зубы, чтобы не выругаться, я вынул из-под койки чистые джинсы, натянул их на голое тело и двинулся к двери.
— Подожди, я быстро разберусь.
Застегиваться не стал — пусть незваные гости поймут, что им здесь не рады.
— Витаю.
Здоровеньки булы, блять! За дверью стояла Оксана во всей красе — свежепокрашенная в жгучую брюнетку и с остро заточенным белозубым оскалом. И с чемоданом на колесиках. Волосы Оксаны были гладко зализаны назад, словно ей на голову срыгнул динозавр, а из ушей свисали хрустальные люстры.
— Ты что здесь делаешь?
— Тебе виришила провидати. Ти ж у нас тепер герой. Ось хочу подивитися, — ее глаза остановились на Медее и хищно расширились, — чем герои писля подвигив займаються.
Я заступил ей дорогу, но меня толкнули с такой силой, что невольно пришлось отодвинуться.
— Оксана, тебе здесь делать нечего. Уходи.
— А, може, я не хочу йти. Може, я хочу поговорити с цей подлюкой. Чому вона по чужим чоловикам повзаэ, як анаконда?
Слово — не воробей, но нагадить может. А Оксана, надо признать, была мастером художественного слова. Я отлетел в одну сторону, Оксана в другую. Медея быстро шла к двери. По дороге она еще успела пнуть какой-то валявшийся на полу сверток.
— Медея! Подожди.
— Отстань, — она вырвала руку. — Разберись сначала со своим гаремом, падишах хренов!
Дверь каюты грохнула с такой силой, что на плите жалобно звякнул забытый кофейник.
— Скатертиною дорога! — Успела пустить Оксана в удаляющуюся спину, и мое желание придушить ее на месте выросло многократно.
Я взял ее за локоть, одновременно разворачивая к себе и удерживая от попытки прыгнуть ко мне на шею.
— Ты зачем приперлась?
— Я твоя жинка! Маю право.