Могила Таме-Тунга

Нефедьев Константин

Если так, то я совершил ошибку: до сих пор не сделал все, что сказал, что советовал Длиннорукий. Я лишь отправил с ним Лакастру и то ради того, чтобы Лакастра отыскал украденную мурию. А теперь нет ни Лакастры, ни Длиннорукого с пламенеющей головой…

Грасильяму сочувственно вздохнул и рассказал о том, как они нашли останки Рыжего Римера.

— Значит, ушел, и он ушел… Один я остался, — устало прошептал великий вождь Макалуни и слегка прикоснулся двумя пальцами к своим губам, отдавая дань памяти друга и брата, каким он считал Длиннорукого.

— Нет, великий вождь, ты не один, — сказал Гароди. — Мы, то есть мой ученый друг Эваристо Грасильяму, и я, профессор Элиас Гароди, — с тобой! Мы останемся с твоим народом, постараемся прочесть мурии, овладеть мудростью

регари, чтобы передать ее лакорийцам. Советы Длиннорукого справедливы, и ты, великий вождь, должен следовать им. Мы же с Эваристо сделаем все, что можем, чтобы спасти ваш народ от злобы и алчности желтоголовых, а вашу культуру от гибели. Скажи-ка, дружище, ведь ты так же думаешь, не правда ли?.. — обратился Гароди к Грасильяму.

— Что за вопрос, старина, конечно, так и думаю. Только ты, как всегда, поспешил раньше вылезти с обнародованием моих мыслей. Останемся, старина, останемся, — ворчливо отозвался Грасильяму.

— Я тоже останусь с вами, сеньоры, — сказал Сергей, внимательно прислушивавшийся к разговору.

— Нет, Саор, ты здесь не останешься, — твердо ответил Грасильяму. — Запомни, Саор, тебе надо скорее возвращаться на родину. Ты и там сможешь помочь лакорийцам. Только ты один знаешь, где мы и почему остались здесь. Эту тайну увези с собой в свою страну. Ты открой ее кому и когда найдешь нужным, лишь бы это послужило делу спасения лакори и их древней культуры. Ваша страна всегда выступала в защиту угнетенных народов. Если Жоану не удастся мобилизовать общественное мнение нашей страны в защиту лакори, это, я верю, сделают твои соотечественники, дорогой мой синантроп! И как было бы хорошо, если б великий вождь отправил с тобой, в твою страну, кого-нибудь из своих сыновей учиться мудрости твоих соотечественников… А теперь, великий вождь, — обращаясь к Макалуни, сказал профессор, — вели провести нас в Круг Забвения…

Глава 28

Отречение Луи Пэйна

Да, веселый старичок-шансонье оказался действительно Луи Пэйном из Института Франции. Грасильяму и Гароди поразились жизнерадостности своего французского коллеги. Пэйн же нисколько не удивился их появлению. Он не спеша слез с гамака, в котором кейфовал, пригладил бороду, одернул полы куртки.

— Луи Пэйн из Парижа, — с достоинством отрекомендовался Луи. — С кем имею честь?..

Ученые назвали свои фамилии, познакомили с Сергеем. Пэйн дружески пожал им руки.

С Инглой он поздоровался по-лакорийски — подняв правую руку с раскрытой в виде цветка монстеры ладонью.

Луи Пэйн пригласил гостей сесть на циновку, пододвинул корзину с сочными плодами. Когда гости расселись, он вежливо, чуть-чуть иронически спросил:

— Чем обязан наш райский уголок dolce far niente [16] вашему посещению, мсье?

— Мы искали лакорийцев и вот нашли вас, сеньор Пэйн, — столь же учтиво ответил Грасильяму. — Это большая удача!

— Вы думаете? Хотя смотря для кого. Ну что ж, очень благодарен вам, мсье, за внимание к моей особе, только не понимаю, зачем я вам понадобился?

16

Dolce far niente— блаженное ничегонеделание (итал.).

— Как зачем? — удивился профессор Гароди. — Ну, хотя бы для того, чтобы помочь вам возвратиться в цивилизованный мир.

— А вы уверены, что я этого желаю? Так вот, мсье, чтобы не было потом недомолвок, знайте: отсюда я никуда уходить не собираюсь. Это заявляю вам я, Луи Пэйн, ci-devant [17] сотрудник Института Франции; заявляю, находясь в здравом уме и трезвой памяти. Пусть ваша хваленая цивилизация провалится в тартарары! Я по горло сыт ею! Здесь я живу безмятежной жизнью, не думая ни о чем, восхищаясь

чарующей красотой природы, любуясь красочным оперением волшебных птиц, пылающими закатами и восходами. Я здесь счастлив, понимаете, счастлив! И вокруг меня живут такие же счастливые люди. Пусть они насильно отрешены от своего прошлого, но это-то и делает их счастливыми. Вражда, гнев, месть, злоба — все это у них осталось где-то там, позади, за гранью сознания. Я им пою песенки парижских бульвардье и этим доставляю радость. И, поверьте, тихая радость этих умиротворенных людей, черт побери, мне дороже оваций, какими бывало награждали меня восторженные психопатки в Сорбонне.

17

Ci-devant — бывший (франц.).

— По-моему, вы кокетничаете своим упрощенчеством, — резко оборвал Грасильяму, — что за странные рассуждения? Вы, прежде всего, ученый, сеньор Пэйн. А знания, опыт, ум ученого — достояние общества, а не только одного их обладателя. Это понимают даже лакорийцы, оставив вам память. Неужели ради спокойного, чисто животного существования в этом, предположим, эдеме, — Грасильяму обвел вокруг рукой, — вы забыли о совести, о долге ученого, о присяге, которую приносили, получая ученую степень, — нести знания людям, человечеству. Ну, бог с ним, с человечеством! Вы хоть что-нибудь сделали полезного для племени, приютившего вас? Лакорийцы обеспечили вам пребывание в нирване, не потребовав ничего взамен.

Они нуждаются в вашей помощи, а вы предпочитаете сидеть сложа руки, лицезреть свой собственный пуп и распевать шансонетки. Разве это достойно ученого?

— Дорогой профессор! Меня умиляет ваша искренность, хотя, право, не знаю, чем заслужил ее, так же как и не знаю, кто дал вам право обсуждать мои действия? Ну, что ж, я тоже буду с вами откровенен. Вы, мсье, напрасно напоминаете мне о долге. Запомните раз навсегда: я никому ничего не должен! За попытку приоткрыть завесу неизведанного я расплатился годами странствий, чуть ли не по всем широтам и долготам земного шара, сотнями бессонных ночей, проведенных за письменным столом, неисчислимым количеством бесцельно растраченных часов на дремоту на разных конгрессах, совещаниях, заседаниях, на топтание на всевозможных завтраках, файф-о'клоках, раутах, суаре [18] . Так что мы квиты с человечеством, мсье!

18

Файф-о’клок — пятичасовой чай, прием для узкого круга знакомых (англ.); раут — торжественный прием без танцев (англ.); суаре — званый вечер (франц.).

Да, вы еще изволили что-то сказать о науке? Ха-ха! Да, все тома моих трудов, что пылятся на библиотечных полках, не стоят зрелища вон тех порхающих колибри.

Поглядите, какая божественная игра красок! Что может сравниться с ней?.. Вы упомянули и о совести ученого. А задумывались ли вы над тем, что такое совесть?

Слабое утешение для слабых характеров и обременительный груз для сильных — вот что такое совесть, мсье! Я знал некогда одного ученого — Рэли Римера. Посмотрели бы вы, как он разделался со своими друзьями и соотечественниками полковником Фостером и его сыном…

— Постойте, постойте, коллега! О чем вы говорите? Вы знали Римера и Фостера? — вскочил Гароди.

— Успокойся, старина, француз просто свихнулся, — шепнул Грасильяму, но Пэйн услышал его реплику.

— Нет, mon cher ami [19] , я не свихнулся, как изволили вы выразиться. Я видел Фостера, его сына и Римера так же ясно, как вижу сейчас вас. Хотя прошло уже, пожалуй, более двадцати лет, но встречу с ними я помню, точно это было вчера…

Хотите знать, как это было?

19

Mon cher ami — мой милый друг (франц.).