Могильник. Сборник научно-фантастических произведений

Саймак Клиффорд Дональд

— Ну пойдем же, — сказала она.

Мы повернулись и направились к двери.

За нашей спиной раздался смешок Этвуда.

— Загляните ко мне завтра, — бросил он мне вслед. — Кто знает, может мы с вами еще столкуемся.

Снаружи уже шел настоящий дождь. Не ливень, а устойчивый, надолго зарядивший дождь, от которого становится тоскливо на душе и опускаются руки. В воздухе ощутимо похолодало. Такая вот ночь, подумал я, как нельзя лучше подходит для крушения нашего мира. Нет, не крушения — это чересчур драматично. Скорее осадки.

Именно такой ночью и должен медленно осесть ослабленный, истощенный мир, не сознающий ни своей слабости, ни тем более ее причины, — осесть настолько плавно, что он даже не заметит своего падения и спохватится лишь тогда, когда будет разрушен полностью.

Я открыл перед Джой дверцу машины, но, прежде чем она успела сесть, быстро захлопнул ее обратно.

— Я забыл, — объяснил я, — что там может быть бомба.

Она взглянула на меня и, подняв руку, отбросила упавшую на глаза прядь волос.

— Едва ли, — возразила она. — Он ведь назначил тебе свидание. На завтра.

— А, пустая болтовня, — отмахнулся я. — Его манера придуриваться.

— Есть там бомба или нет, а я не пойду в город пешком. В такой поздний час, да еще под дождем. Раньше-то ее ведь не было.

— Дай-ка я сяду в машину и заведу мотор. А ты отойди подальше.

— Нет уж, — решительно сказала она. Протянула руку и распахнула дверцу.

Я обошел машину, сел за руль. Повернул ключ, и мотор завелся.

— Вот видишь! — воскликнула Джой.

— Но она все-таки могла тут быть, — не сдавался я.

— Допустим. Но мы ведь не можем жить в вечном страхе перед этой бомбой, — сказала она. — Если они захотят нас убить, в их распоряжении миллион других способов лишить нас жизни.

— Они убили Стирлинга. И, вероятно, не его одного. На мою жизнь они уже покушались дважды.

— И оба раза неудачно, — напомнила она. — Мне почему-то кажется, что они больше на это не пойдут.

— Интуиция?

— Паркер, они ведь тоже могут обладать интуицией.

— А при чем тут их интуиция?

— Может, и ни при чем. В общем-то я имела в виду другое. Я хотела сказать, что, сколько бы они ни изучали нас, как бы — в интересах дела — ни старались на нас походить, они никогда не научатся мыслить, как мы.

— Поэтому ты считаешь, что после двух неудачных покушений на чью-либо жизнь они должны оставить этого человека в покое. Ты это имеешь в виду?

— Не совсем, хотя такое тоже возможно. Во всяком случае они никогда не прибегнут к одному и тому же способу дважды.

— Значит, впредь я могу не опасаться бомб, капканов и засад в стенном шкафу?

— Возможно, это у них от суеверия, — продолжала она. — А может, таков их образ мышления. Или их логика, о которой мы не имеем ни малейшего представления.

Я понял, что она все время думала только об этом, пытаясь разложить все по полочкам. Ее хорошенькая головка была наполнена всевозможными предположениями и догадками и непрерывно перемалывала немногие известные нам реальные или кажущиеся факты.

Но для нас это темный лес, подумал я. Мы слишком мало знали, чтобы по-настоящему в этом разобраться. С человеческим складом мышления нечего и пытаться думать за пришельцев, когда не знаешь, как именно они мыслят. А если даже это было бы известно, нет никакой гарантии, что процесс человеческого мышления можно втиснуть в чуждое ему русло.

Джой подошла к этому с другого конца. По ее словам, пришельцы, как бы они к этому ни стремились, никогда не смогут мыслить по-человечески. Но при этом у них было куда больше шансов мыслить по-нашему, чем у нас — мыслить, как они. Они ведь изучали нас — одному богу ведомо, с каких пор. И их было много; сколько — этого тоже никто не знал. А что, если я заблуждаюсь? Не может ли оказаться, что на Земле только один пришелец, раздробленный на отдельные элементы — каждый размером с кегельный шар — так что одно-единственное существо способно быть одновременно в нескольких местах и нескольких обличьях?

Но даже если это самостоятельные индивидуумы, если каждый кегельный шар представляет собой отдельную особь, между ними существует такая тесная связь, о которой Человеку не приходится и мечтать. Ведь для того, чтобы, скажем, создать Этвуда или ту девушку, с которой я повстречался в баре, потребовалось множество таких шаров: чтобы соорудить из себя подобие человека, они должны объединиться в большие группы. И формируя из себя человека или еще что-нибудь, они действуют заодно; тогда-то, должно быть, они фактически превращаются в единый организм.

Миновав последнюю улицу студенческого городка, мы выехали на пустынную Университет-авеню, и я повернул к городу.

— Куда теперь? — спросил я.

— Только не ко мне, — проговорила Джой. — А вдруг они все еще там.

Я кивнул, прекрасно понимая, что она чувствует. И мысленно вернулся к тем тварям, которые шныряли в ее дворе. Что это было такое? Имитация какой-нибудь свирепой зверюги, обитающей на неведомой далекой планете? А может, целая кунсткамера чудовищ и не с одной планеты, а с нескольких? Богатый ассортимент омерзительных форм жизни, возможно, созданных скорее для устрашения, чем с целью нанести реальный ущерб. Или же их использовали как приманку, чтобы собрать нас троих — Джой, Пса и меня — в одном месте. Но если они собирались всех нас убить, они и на этот раз просчитались.

Пес вроде бы что-то говорил о нерешительности кегельных шаров, о том, что они никогда не проявляют достаточной настойчивости, ограничиваясь полумерами. Я попытался вспомнить, что конкретно он тогда сказал, но память мою застлало туманом. Она перенасытилась информацией.

И еще меня занимало таинственное исчезновение Пса.

— Паркер, — сказала Джой, — нам необходимо немного отдохнуть. Мы должны найти какое-нибудь сухое помещение и хотя бы часа два поспать.

— Угу, — согласился я. — Я сам об этом подумываю. Моя квартира…