Могильщик: в поисках пропавших без вести

Ибраева Ф.

Мужиков в окружении Саны мало. Брата нет, отец с матерью разъехались, Взрослик не авторитет, друзей из пацанов не предвидится, в балетном классе пацаны на вес золота. В одну из ссылок к отцу открывает Сана калитку, перед ней стоит жилистый представитель сильного пола с тяжёлой семейной историей, с лопатой в руках. Она «его за муки полюбила, он – за состраданье к ним». Как она сказала, это про неё. Девчонка, на радость Взрослику, зачастила к отцу, чтобы хотя бы мимолетно увидеть интересующий её объект.

Взаимного притяжения между ними не было, уверен. Для него Сана была лишь соседской девчонкой, немного старше его сестрёнки. Сана нафантазировала

всё. Ничего не было, одна прелюдия любви. Её отношения с немногословным парнем это пара формальных фраз за столом, когда Акчурины тесным кругом садились за воскресный обед. Он присоединялся к семейному ритуалу чисто из вежливости, ел без комментариев, быстро отчаливал. Девчонке не выпал шанс поговорить с ним наедине, об обнимажках я даже не заикаюсь, рядом постоянно или отец, или бабка с дедом. Как бы там ни было, он крепко зацепил эмоциональную девчонку голым фактом своего присутствия в общем с нею физическом пространстве.

После этой трагедии зауважал отца Саны. Мужик нашёл способ помогать парню без унижения достоинства. После его гибели взял на себя расходы по похоронам, поминкам. Не может такой человек плохо относиться к родной дочери. Мать Саны тоже понятливая женщина. Санины родители объективно демократичные товарищи. Они запрещают дочери только то, что может навредить здоровью, финансово – никаких ограничений. Пытался внушить, внушаю до сих пор это Сане. Она в ни какую: «думают лишь о себе, им удобно, их не колышут мои проблемы». Всем свойственно заботиться в первую очередь о личном комфорте, но это не значит, что про неё забыли. Девчонка твердит с упорством дятла о проблемах, до которых, якобы, нет дела её родителям. Это не так, они заботятся о ней, но ей этого мало. Она ждет от них жертв, как жертвовал соседский парень ради сестрёнки и матери. Приносить себя в жертву, в её понимании, есть настоящая любовь, поэтому она выбрала его. Простая мысль попробовать самой жертвовать ради кого-то ей в голову не приходит. Она считает это привилегией исключительно парней, в том числе посторонних, то есть меня.

Сану на постамент подняли родители. Ей многое прощают. Про конфликты с учителями не заикаюсь. Родители, не раздумывая, встают на сторону дочери, которые «предвзято» относятся к отдельно взятой Оксане. Надумала девчонка без предупреждения уехать на горнолыжную базу, там она сломала ногу, самоволка прошла ей с рук без единого упрека, хотя они искали её по больницам до потери пульса. Спрашивается, если не стоишь на лыжах уверенно, зачем ездить одной? «Тебя забыла спросить», – Сана закрыла мне рот. Взбрело в голову поэкспериментировать с волосами, мать запомнила вскользь высказанный вздор, при первой же возможности привезла из поездки в Германию специальные аэрозоли. Сана выкрасила не отдельную прядь, как предполагала мама, а соорудила разноцветную радугу на голове, накинула рыболовную сеть на себя, смело прошлась в таком виде по проспекту. Когда дочь вернулась домой, мать вместо нудных нотаций взяла радостную хулиганку за руку, повела в ванную смывать прическу, пестрый макияж. Сана – в смертельную обиду.

Не понимает девчонка, что, если бы попалась на глаза бдительным гражданам, полицейским угодила бы в лапы психиатрической бригады. Она исключает подобный сюжет, гордится, что её выходы в свет в необычных образах, как прогулка с выкрашенными в зелёный цвет бровями, когда я впервые увидел Оксану, проходят без неприятностей. Действительно, возвращается целой, невредимой. Пока. Родители тоже пока потакают капризам. Не потому, что поздно дочь строить,

а потому, что выросла отзывчивой, ранимой и честной насквозь. Они это видят. Это видно невооруженным глазом.

С гибелью парня замашки клоунессы у Саны исчезли. Зато родилась новая причуда. Два месяца она вынашивала бессмысленную идею: «хочу посмотреть ему в глаза», «хочу выцарапать ему глаза». «Ему»это водителю, не справившемуся с управлением ржавой колымаги. Почему нет, если встреча с виновником ДТП поможет ей пережить горе? Я солидаризировался с идеей. В конце концов, за поцарапанное лицо в тюрьму не сажают. Тяжкий вред мужику причинить не сможет, выпустит ярость натурально, успокоится. Мне Сана отвела роль секунданта.

Страдания Саны не притуплялись. Она опасно изменилась. Взрывалась из-за ерунды, истерила по малейшему поводу, не выбирала выражений в разговоре со Взросликом. Появилась привычка закатывать на мгновенье зрачки вверх. Сидим, болтаем, возьмет и закатит зрачки вверх. В такие моменты я сильно сомневался, в адеквате ли она. Лучше бы вернулась к эпатажу, к зеленым бровям, к белому балахону. Тогда, летом, она была естественной. Предложил было для хохмы накрасить брови в яркий цвет, дуэтом пройтись по проспекту. Грубо загасила инициативу.

Больно и обидно за девчонку, за парня. Нелепо погиб. Года не прошло, как устроился на работу, возвращался рано утром с ночной смены. Прошла гроза, обходя огромную лужу на тротуаре, вышел немного на проезжую часть. Сзади, на совершенно пустынной улице, его стукает бампером Лада-Самара аккурат под колени. Падает спиной на капот, вырезает головой на лобовом стекле овал с четкими краями, по краям овала стекло даже не потрескалось, скатывается вниз, под колеса. Единственное утешение – парень не понял, что погиб. Ушел за секунды, не мучился, истекая кровью, задыхаясь. Не успел, хотя бы мысленно, попрощаться с семьей. Не было секунд сожалеть, что впереди у него нет шансов. Водитель крепко «постарался», чтобы так сложилось жизнь парня.

В историю с ДТП затянуло и меня. Не затянуло бы, если бы Санкин отец не огорошил, я был в гостях у них: «Виноват пешеход, не водитель». Что?! «В ГИБДД знакомый посмотрел бумаги. Виноват пешеход, не водитель. Прошел ливень, да, но хоть по колено в воде, надо было идти по тротуару». Но не этим заявлением отправил в нокаут, а тем, что добавил: «Знакомый сказал, что это обычная история, у них принято валить на погибшего, его всё равно не вернуть».

Подлость официальной версии лишила меня дара речи, Сану – разума. Она резко стукнула по столу кулаком. Вскрикнув от боли, нечаянно смахнула бокал со стола. Коробку сока в стену швырнула уже осознанно. Резкие движения – старт детонации гнева. Что-то ёще могло полететь в стену, если бы отец не перехватил её руку, насильно бы не вывел из кухни. Было слышно, как тащил Сану на второй этаж, запер в спальне на ключ.

Вернулся в кухню, сел напротив меня, продолжил ровным тоном разъяснять отношение ГИБДД к этому ДТП: «Этот случай – не первый, не последний. Принято валить на погибшего. Водитель не уехал с места ДТП, ему это зачли. Ему всего двадцать четыре года. Ушлый малый, время зря не терял, подсуетился, оперативно выяснил, из какой семьи погибший, что некому хлопотать, мать на инвалидности по психзаболеванию, связей нет, поэтому не раскошелился на похороны, поминки. Не извинился. Опускаться до извинений, значит – признать вину. Зачем сотрясать воздух, если парня не вернуть? Водитель всё правильно рассчитал, или его правильно натаскали, как надо вести себя».