Мои? чужои? король

Вознесенская Дарья

Не за то, что тот привел меня в качестве рабыни и подложил своему королю, а за то, что в дальнейшем позволил себе сомневаться в решениях Ворона. Позволил себе ненавидеть свою королеву. Но ярл… он был открыт и честен в своей ненависти и презрении. И потому после первого покушения ему приказали дышать одним воздухом со мной и моими возможными врагами. Может и не поверил мне король-Ворон сразу, не принял то, что не пытаюсь я поссорить его с окружением, что и правда подверглась нападению. Но он оказался выверен и дальновиден, этот король Севера. Не только в нападении,

но и в намерении удержать свое — защитить, притворившись, что не собирается этого делать.

Что бы там кто ни думал, я была его королевой.

Ярл Клепп и отловил двоих напавших на меня, как только доставил в покои и убедился, что я в окружении верных его воинов и буду согрета. И нашел еще двоих сообщников.

Оказалось, что Дага выманили мнимым боем.

Устроили по соседству «тихую» разборку, на которую он не мог не отреагировать, и когда охранитель вышел, ослабленный снотворным в вечернем взваре, ударили его по голове, связали и уволокли прочь, чтобы не помешал им. Но крепкая голова у Дага оказалась. И я «слишком» рано проснулась и вышла из своих покоев — они не успели сбросить охранителя в пропасть.

Оказалось, что никто даже не планировал принять полагающуюся за мою смерть казнь. Моей смерти и не было бы.

Мы просто «уехали» бы с охранителем прочь, воспользовавшись отсутствием короля. И записку подсунули бы Ворону правильную, и злые слова нашли бы. Якобы от колдуньи. Ни единый из жителей замка не видел и не чувствовал того потепления, что топило льды между мужем и женой. И убийцы были уверены, что поверить в мое бегство по надуманным причинам будет легко. Даже Ворону.

Может потому, что были уверены — он захочет поверить.

Оказалось, что и убивать можно, желая добра… своему королю.

— Она же колдунья… — хрипит, натягивая веревку на шее, молодой ярл, — Она же уничтожить вас хотела и не отступится… пока не сделает мертвым. Отродье Асвальдсона, идущее своим путем… даже если не умертвить плоть — то дух и разум, спаивая и заговаривая, ослабляя и отвлекая вас хочет… Не та она, кто вам нужен, не та, кто сделал вас великим. И потому мы приговорили её ради вашей же жизни…

И вот тогда я узнала, что есть король в ярости.

Я ведь рядом находилась, в этой страшной комнате без окон, пропитанной многими смертями предателей и воров.

Мне не доставляло удовольствие наблюдать за мучениями других людей — пусть даже моих убийц возможных. Но я первая хотела знать о причинах, побудивших их к этому шагу. Дважды — ведь именно этот ярл тогда пытался спихнуть меня в пропасть.

Верность своему королю… которая хуже предательства.

И я первая же сделала шаг назад, когда увидела, как заостряется нос и натягивается на скелет кожа на щеках у Ворона, как страшно белеют всегда темные глаза, как умирает под его ногами камень, крошась от неизвестно откуда взявшегося в трещинах льда, как теряет воздух ярл, к которому даже не прикасались…

И голос, тихий, но давящий плитами голос…

— Она — моя королева. Плоть моя, которую я признал клятвами. Ты не на нее напал — на меня. Не её

пытался убить — меня. Ты не свою королеву предал, а своего короля. Я привел её под защиту этих стен и поклялся быть с ней, и я единственный, кто может принимать решение о наших жизнях… или смертях. Выше этого только боги, а ты, похоже, возомнил себя равным богам. Знаешь, что бывает с такими? Их никогда не пригласят на посмертный пир… И ты со своими подражателями его не заслужил. И будешь убит не моей рукой.

Непонятная, страшная сила отпустила уже посиневшего ярла, и Ворона тоже отпустило будто… Да только несчастно взвыли все, кто был причастен к покушениям.

Оказалось, что даже у провинившихся на Севере была возможность пировать с богами после смерти — потому как смерть эту они от меча своего короля принимали. Но Ворон отказал им и в этом. И четверо заговорщиков были казнены во внутреннем дворе замка руками мясников. Среди всех воинов, которые в презрении повернулись к ним спиной.

И оказалось… что я могу быть милосердна. И мое милосердие будет принято тем, кто не мог бы себе его позволить. Потому-то вместо пятерых голов по засыпанному снегом двору покатилось только четыре.

Ни один из убийц не признал под пытками, что их к чему-то принудила Фрид. И сама девица, резко постаревшая за те дни, что провела в клетке, не признала — несмотря на зелья и каленое железо. И я верила ей… чувствовала, что ненависть её не привела бы к таким последствиям.

— Она виновна, — сказал Ворон накануне казней.

— В том, что привыкла считать себя твоей?

— В том, что эта привычка стала одной из причин, по которой предатели решили действовать, — мужчина давил взглядом. Наедине… это воспринималось очень остро. Но я не отступала, потому что чувствовала — так будет правильно. Угодно не только богам, но и моей собственной сути. А он продолжал, — В том, что я предложил ей уехать — сразу, как появился в замке — а она не воспользовалась возможностью. В том, что надеялась на что-то.

— За это не казнят.

— У тебя слишком человеческое сердце, моя королева, — его взгляд не то что теплеет, но становится будто бы светлее.

— Я не хочу называться хозяйкой только потому, что уничтожила предыдущую. Не хочу начинать со смертей, мой король.

— А разве не с этого мы начали… наше знакомство? — вздергивает бровь, напоминая про нашу первую ночь.

— Ты имеешь в виду то, когда пришел в долины убивать её жителей? — не поддаюсь.

Хмыкнул.

— Что ты предлагаешь?

— Пусть боги решат её судьбу.

У благополучного исхода её судьбы почти не было шансов… но даже если один — на тысячи фатов вокруг — все правильней, чем рубить её голову.

Фрид уезжала, укутанная в мех, после казни. Одна, на испуганно подрагивающей лошади и с минимальной провизией. Добраться по такой погоде, когда уже и звери спрятались, и люди, до более южных поселений было почти невозможно… но тут и правда решали боги.

А я… я лишь пропела — прошептала ей вслед:

В душе твоей дурного зерна не сеяла