Мои королевы: Раневская, Зелёная, Пельтцер
Шрифт:
В роли Прасковьи Алексеевны в спектакле «Мракобесы». 1951 г.
В день рождения Ф. Г., 27 августа, из какого-то маленького литовского поселка я послал ей поздравительную телеграмму. В Москве меня уже ждала открытка, помеченная 27/VIII:
«Милый Глебун, меня так тронула Ваша добрая и торжественная телеграмма, что мне захотелось тут же Вас благодарить. Не нашла нормальной открытки, пишу на кретинах. (На
Ах, Глеб! Какой грустный день. Сегодня надо мной усердно упражнялся «трудящий» на баяне. Подбирал вальс «На сопках Маньчжурии».
Я надеюсь увидать Вас раньше, чем прибудут кретины. Рада буду увидеться, очень по Вас соскучилась. Привет Вашему семейству. Обнимаю. Ваша Ф. Р.».
Листки из дневника
Дома я перечитал дневниковые записи Ф. Г., которые могли бы быть книгой, но, очевидно, никогда не будут ею.
«Свадьба» – Голгофа Раневской. И сколько бы я ни рассказывала о том, как проходят съемки, если бы даже вздумала записывать в деталях, мельчайших подробностях «творческий процесс» создания этого фильма, мне не удалось бы сказать и тысячной доли правды – так это непостижимо и неописуемо. И моя боязнь оттого, что в других условиях сыграла бы неплохо и даже хорошо.
25 мая 1944 г.
Всю жизнь я страшно боюсь глупых. Особенно баб. Никогда не знаешь, как с ними разговаривать, не скатываясь на их уровень…
«Старость отвратительна своей банальностью. Старухи часто глупы и ехидны. Не дай мне Бог дожить до подлой старости, которая окончательно теряет юмор.
Июнь, 15, 1944 г.
«Из ночи в ночь не сплю. Есть от чего сойти с ума».
«Помню пышные похороны богатых сограждан, когда днем горели газовые фонари катафалка. И помню ужас, охвативший меня при виде разукрашенных покойников…»
«Художник без самоотдачи для меня – нуль. Да это и не художник, а так – продажная блядь на зарплате».
Июль, 1968 г.
Такой разный Пушкин
– Вы так долго не появлялись, и я изменила вам! – с горестной улыбкой сообщила Ф. Г. – За деньги. Не за три рубля, но все же за мизерную сумму. Снимали меня для телевидения, дома. Интервью.
Первый вопрос:
– Вы любите современную литературу?
– Обожаю. Без нее не могу прожить ни дня ни ночи.
Москва 70-х годов XX века
– Можете сказать, кто ваш любимый современный поэт? – допытывается интервьюерша.
–
– Кто? Кто?
– Александр Сергеевич Пушкин, – повторяю. – Могу признаться – сплю с Пушкиным. Читаю его ежедневно допоздна. Приму снотворное и снова читаю. Мне даже приснилось недавно: он входит в мою квартиру, я кидаюсь к нему в экстазе: «Александр Сергеевич, дорогой, это вы?» А он: «Как ты мне надоела, старая дура!»
Уверена, это вырежут и в эфир не дадут. Да что вообще можно в вашем эфире! Дистиллированный Пушкин?
Когда интервьюерша стала выяснять, какой пушкинский стих у меня самый любимый, я расхулиганилась и хотела сказать «Эпиграмма на князя Дундука»!
Вы наверняка не знаете, кто это. Был такой красавец писаный. Стати отменные. Фигура – треугольная. Черные брови, бакенбарды и розовые щечки – кровь с молоком. К мужикам лип – направо, налево. Пушкин написал о нем:
В Академии НаукЗаседает князь Дундук.Говорят, не подобаетДундуку такая честь.Почему ж он заседает?Потому, что жопа есть.Ну, это ведь вырезали бы сразу: жопа у нас всегда под запретом!
Пушкина, которого я люблю, поэта разного – и доброго, и рассерженного, и саркастичного, и страдающего, и хулиганистого, одним словом Пушкина-человека на вашем телевидении не признают.
А.С. Пушкин был непререкаемым авторитетом для Фаины Раневской. Портрет работы Ореста Кипренского
А во сне я вижу Александра Сергеевича все чаще. Когда это случилось в первый раз, я, как только проснулась, позвонила Анне Андреевне:
– Видела во сне Пушкина. Она тут же:
– Еду!
И примчалась ко мне ни свет ни заря.
В обществе
– Меня пригласила на свой день рождения Светлана, жена Майорова, ну, вы знаете: они живут надо мной, – рассказывала Ф. Г. – Публика – вроде бы все знают друг друга, а встречаются редко: Бондарчук, Ларионова с Рыбниковым, конечно, чета Котовых, ну и так далее. И разговор не клеится. А стол! Ломится от закусок – одних салатов Светлана наготовила больше десятка. Пока рассказывала, с чем каждый из них, и гости наполняли свои тарелки, скованность не чувствовалась. А сказать первый тост никто не решается – за столом молчание.
– Друзья, предлагаю наполнить рюмки! – попросил хозяин.
Я налила себе боржому. И тут Бондарчук – он сидел напротив – посмотрел тяжелым взглядом на мой боржом и сказал сурово:
– Это не по правилам. За хозяйку хорошие люди воду не пьют.
Все принялись уговаривать меня, только Светлана нашла все-таки силы сообщить, что я не пью.
– Но одну рюмочку можно?! – предложил Рыбников. Чтобы попробовать скорее гусиной печенки, я не стала спорить и тут же осушила рюмку коньяку «за здоровье новорожденной».