Мои красные туфли
Шрифт:
Эван поднял брови:
– Похоже излишним самомнением страдаешь как раз ты. А у меня есть занятия поинтереснее, чем гоняться за тобой.
– Я так разозлилась, что вычеркнула всех из кулинарного списка! Это тебя радует?
– Ненормальная, – любезно заметил Эван.
Оказалось, впрочем, что Деке вовсе не обрадовался.
– Ты хочешь сказать, что больше не дашь мне печенья? – почти с отчаянием закричал он.
– Да, – гордо и решительно заявила Карли. Она повернулась к предателю и торжествующе сложила на груди руки. – Да, потому что ты делишь постель с врагом.
– Прошу прощения? – негодующе
– Один звонок! – возопил Деке. – Всего лишь один короткий звонок! И вот, смотрите, меня уже лишают такого вкусного, такого привычного печенья! Это слишком жестоко!
– Печенье для друзей, – пояснила Карли. Она сурово взглянула и решила добить несчастного: – Для настоящих друзей.
– Но я настоящий друг! – взмолился Деке. – Самый верный!
– Черт возьми, помолчите минуту! – взревел Эван. – Когда это я успел превратиться во врага?
– Печенья больше не будет! – кричала Карли. Ее голос перекрыл мужские голоса и взорвался, словно целый пучок хлопушек.
В эту минуту дверь студии распахнулась. На пороге стоял доведенный до бешенства звукорежиссер из соседней студии и потрясал кулаками:
– Я пытаюсь работать рядом, но слышу ваш крик лучше, чем собственных актеров. Или заткнитесь, или валите орать на улицу!
Сосед сердито потопал к себе, а троица пристыжено замолчала и уставилась в пол. Крики в аппаратной считались среди профессионалов самым дурным тоном, ведь звукоизоляция там не предусмотрена.
– А как насчет блинчиков? – едва придя в себя, шепотом поинтересовался Деке. – Блинчиков мне тоже больше не испекут?
– К черту блинчики! – снова заорал Эван, но тут же перенес гнев на Карли: – Что это за чушь насчет врага? С какой стати ты все переводишь на личности?
– Это лучше, чем быть таким холодным сукиным сыном, как ты!
– А мне дадут блинчиков?
– Нет! – набросился Эван на Декса. – Больше никаких блинчиков! Даже и не проси! Вернее, даже и не мечтай о блинчиках, которые печет Карли. Просто выкинь их из головы!
– А ты не распоряжайся ее блинчиками! – нахохлился Деке. – Ты им не хозяин!
– Отцепитесь от моих блинчиков оба! – Карли схватила сумочку. – А ты, Эван, и вообще катись к черту!
Эван встал, выпрямился во весь рост, а потом наклонился к самому лицу Карли.
– И что же, вот так разговаривают с человеком, которого любят?
В дальнейшем мысль не участвовала – все естество сосредоточилось в движении, быстром, резком и почти смертельном. Яростный удар носком туфли по ноге оставил на голени Эвана синяк на несколько недель.
Под аккомпанемент теперь уже вполне оправданных необузданных криков снова появился сосед-звукорежиссер. Однако вид с воплями прыгающего на одной ноге мастера документального кино заставил его остановиться. А уже через мгновение коллега отступил, чтобы не оказаться на пути Карли, охваченной острым приступом ярости.
С воинственным кличем она выскочила из студии.
В начале декабря по почте пришло приглашение на премьеру документального фильма об Арлин Барлоу. Карли сидела на крыльце в фуфайке Эвана, которую после истории со спасением Одина так и не вернула. Она долго-долго рассматривала красиво напечатанную открытку, а потом встала и вошла в дом. Изнуряющая летняя жара отступила, оставив о себе воспоминание в виде засохшей
Ее пульс больше не подскакивал от одного лишь звонка в дверь. Возвращаясь домой, она уже не смотрела на дорожку, надеясь увидеть машину Эвана, – или почти не смотрела. Все друзья, пусть даже и не до конца прощенные, снова исправно получали пакеты с вкусным свежим печеньем. Как чистится и отстраивается после землетрясения город, очистила и отстроила свою душу Карли. Внешне все выглядело так, словно и не произошло эмоциональной катастрофы, но, что ни говори, а земля заколебалась и сдвинулась, а вместе с ней дрогнула и наша маленькая актриса. В глубине сердца залегли глубокие шрамы – трещины, которые не замажешь никакой косметикой.
Прежде чем войти в фойе кинотеатра, Карли старательно нацепила безмятежную любезную улыбочку. Она вступала в вечер, полный иронии. Именно здесь они с Эваном когда-то впервые увидели друг друга. Тогда на ней были туфли, которые перевернули весь мир. Теперь они уже утратили способность приносить удачу, но тем не менее оставались красивыми и любимыми.
Длинное платье из красного бархата при каждом движении струилось и обтекало фигуру, ласкало и радовало, словно цветок. День прошел в салоне красоты, где ни одна, даже самая мелкая, деталь внешности не осталась без внимания. Полного совершенства достигли каждый ноготок, каждый завиток и каждый сантиметр тела. Кожа сияла, улыбка ослепляла жемчужным блеском, и даже брови и мочки ушей рвались к триумфу. К этому вечеру Карли готовилась, словно к последней битве, и определенно собиралась выглядеть на миллион долларов, пусть даже пришлось бы заплатить за вход почти такую же сумму.
– Ну так что же, надумали выйти за меня замуж?
Карли встретила танцующие карие глаза приветливой улыбкой:
– Добрый вечер, Реймонд. Как хорошо, что вам удалось приехать!
– Исключительно ради вас, – любезно заверил старый музыкант, с удовольствием принимая поцелуй. Одет он был по-зимнему: белая водолазка, голубые брюки, кремовый пиджак. – Так что же скажете?
– Скажу, что этот город переполнен женщинами. Так зачем же ограничивать себя одной-единственной?
– Но вы стоите миллиона женщин, – нагнетал давление Реймонд.
– Видите вон ту высокую блондинку в маленьком черном платьице? – Карли показала на Дану. Красавица стояла возле стола с закусками.
– Роскошная женщина! – В глазах Реймонда вспыхнул неподдельный интерес.
– Передайте ей от меня привет. Уверяю, вы именно тот, кого она ждет.
– Ну что же, прекрасно, – пробормотал Реймонд и направился в указанном направлении.
– Ты уверена, что это стоило делать?
В голове Карли прозвучал сигнал тревоги. Хорошо, что Эван стоял за спиной: она успела стереть выражение растерянности и скрыть миллион разнообразных чувств.