Мои московские улицы

Малов Юрий

Англиканская церковь в Брюсовом переулке

После революции 1917 года английская церковь была закрыта, а с 1932 года это помещение использовала Всесоюзная студия грамзаписи (затем государственная фирма «Мелодия»). С 1992 года в церкви возобновились регулярные англиканские церковные службы.

Сохранилась в этом переулке и православная церковь, находящаяся на стыке Воскресенского и Брюсова переулков (Брюсов переулок 15/2). Деревянный храм Успения Пресвятой Богородицы на этом месте

существовал с 1548 года. В народе его называли «что на Успенском Вражке». Между Никитской и Тверской проходил глубокий овраг – «вражек», по которому протекал приток реки Неглинной. По соседству с деревянным храмом в 1630 году был возведен каменный храм Воскресения Словущего. После пожара 1812 года был восстановлен только последний, в пределы которого были перенесены престолы деревянного храма.

После революции храм Воскресения Словущего почему-то не прикрыли, он продолжал работать. Более того, ему были переданы иконы ряда закрытых в то время церквей.

Помимо религиозных и архитектурных достопримечательностей Брюсов переулок в советские времена выделялся среди других мест элитарного московского жилья своей чрезвычайно высокой плотностью проживания в нем советской творческой интеллигенции.

Вот далеко не полный перечень выдающихся личностей, проживавших здесь:

В доме № 12, который расположен слева сразу за аркой при входе в переулок с Тверской улицы, жил режиссер Всеволод Мейерхольд с женой Зинаидой Райх и её детьми от первого брака с С. Есениным. В этом же доме проживали также известные артисты, как И. Н. Берсенев, А. П. Кторов, С. В. Гиацинтова, балерина М. Т. Семенова.

Следующие два дома, отступающие от красной линии переулка, были построены в начале 50-годов для советских композиторов и преподавателей консерватории. Здесь были квартиры композиторов Д. Б. Кабалевского, А. И. Хачатуряна, Д. Д. Шостаковича, скрипача Л. Коган, пианиста С. Рихтер, знаменитой пары – М. Ростраповича с О. Вишневской.

На противоположной стороне переулка в доме № 17, поостренном в 1928 году для артистов МХАТ по проекту известного нам архитектора Щусева, жили: В. И. Качалов, Л. М. Леонидов, балерина Гельцер. В настоящее время 3-й этаж этого дома занимает художник Н. Сафронов.

Далее по переулку ближе к его середине находится дом № 7, также построенный по проекту архитектора Щусева. Это громадное здание предназначалось для артистов Большого театра. Его обитателями были: А. В. Нежданова, И. С. Козловский, Н. С. Голованов, О. В. Лепешинская, М. П. Максакова, М. О. Рейзен, А. Ш. Мелик-Пашаев, скульптор И. Д. Шадр, художник Ф. Ф. Фаворский.

Напротив этого здания на другой стороне Брюсова переулка стоит скромный 5-этажный дом (№ 2/А), который сегодня, правда, подновили, облицевали светлым отделочным материалом, чтобы он не портил своим затрапезным видом общей благостной картины окружающего благоустройства и славного интеллектуального прошлого.

Дом № 2/А изначально был трехэтажным. Его нарастили на несколько этажей, и перед войной он служил гостиницей одного из государственных наркоматов. В военные годы этот дом превратился по количеству своих обитателей в типичный советский коммунальный «муравейник», под завязку набитый жильцами, оказавшимися здесь по прихоти судьбы и воле московских городских властей.

На третьем этаже этого здание находилась квартира № 28, подняться к которой можно было только на своих двоих по плохо освещенной лестнице, зайдя в темный подъезд со двора этого дома.

В многосемейной коммунальной квартире, о которой идет речь, в двух смежных комнатах в послевоенные годы проживала семья Черновых, вернее, то, что от неё осталось – три брата: Дмитрий, Юрий и Александр. Родных отца с матерью у них не было. Отец был расстрелян в феврале 1939 году. Тогда только что пришедший в конце 1938 года к власти Берия инициировал расследования

«правотроцкистского уклона» в комсомоле. По этому обвинению арестовали и расстреляли всех сто двадцать членов ЦК комсомола, в том числе и Ефима Опендака – отца трех сыновей. Их мать от пережитых потрясений и тяжелой работы в трудные военные годы скончалась в 1944 году. От типичной судьбы детей «врагов народа», которых в тот период обычно воспитывали по отдельности в особых детских домах, осиротевших братьев спас друг и дальний родственник их отца – Лев Ильич Чернов, который их усыновил. Последнему такая «инициатива» дорого обошлась. Он расплатился за это своей служебной карьерой и здоровьем, но ребят не бросил, дал им свою фамилию, отстоял для них жилье, куда они были переселены после ареста отца, и по мере своих сил и возможностей, без мелочной опеки следил и помогал им обрести себя в сложном процессе человеческого взросления.

Так сложилось, что братья Черновы жили в Брюсовом переулке, а их приемные родители на Соколе. Пожилые люди были не в состоянии опекать своих приемных детей каждодневно.

Вынужденная необходимость рассчитывать только на собственные силы и поддержку друг друга приучила братьев к взрослой самостоятельности при организации собственного повседневного быта, учебного процесса, всех сторон своей жизнедеятельности. Ничего не оставалось делать, как признать такое положение естественным и неизбежным, пусть зачастую и утомительным, скучным и трудоемким.

Юрий Чернов был первым из братьев Черновых, с которым я познакомился, когда учился в восьмом классе. Его представил нашей компании Василий Ливанов. После окончания седьмого класса общеобразовательной средней школы № 170, Василий поступил в Московскую среднюю художественную школу (МСХШ), где уже учился Юрий Чернов.

Посторонние молодые люди как мужского, так – правда, значительно реже – женского пола, оказавшиеся в сложившейся еще в школьные годы сплоченной группе ребят-единомышленников, редко в ней задерживались. Наша напускная заумь, вычурный ритуал общения с устоявшимися ассоциативными вывертами и собственным слэнгом отпугивали нормальных юношей и девушек. Однако Юра Чернов, молодой человек нашего возраста, внешне отличавшийся от остальных «гусар» курчавой шевелюрой да страшной худобой, не стушевался перед показушным гусарским выпендрежем. Он держался в общение с нами с достоинством, с независимой самостоятельностью и очень скоро без каких-либо усилий с обеих сторон занял достойное место в наших рядах.

Со временем центр «гусарской» активности полностью переместился в коммунальную квартиру в Брюсовом переулке, где Юрий Чернов, не претендуя на эту роль, стал для нас своего рода авторитетом по поведению, реакцией которого мы стали невольно соизмерять свои собственные поступки. Он, кстати, ввел в нашу компанию нового члена – студента-медика Тельмана, – лицо, как теперь говорят, кавказской национальности, зарабатывающего себе на проживание и учебу в Москве работой на «Скорой помощи».

Юрий никогда не стремился привлечь к себе внимание, хотя был настоящим эрудитом и потрясающим рассказчиком. Мысли свои он высказывал четкими логически выверенными фразами и всегда по существу. Однако о своем раннем детстве, трагедии, постигшей их семью, трудном периоде эвакуации из Москвы в годы войны, смерти матери, появлении приемных родителей избегал говорить вообще.

В числе наши знакомых взрослых, преподавателей, родителей, что было тогда объяснимо, не находилось желающих поделиться с нами соображениями об изъянах общественного устройства, в котором мы жили. Очевидно, если такие желающие потенциально и имелись, то у них еще были свежи воспоминания о том, что им пришлось пережить в предвоенные годы. Не давала возможности забыть об этом борьба с учеными-генетиками, космополитизмом, врачами-убийцами, волнами накрывающая общество в первые послевоенные годы.