Мои московские улицы
Шрифт:
Митина мама еще продолжала что-то выпытывать о наших текущих делах, а мы уже кучно топали по узкому коридору к знакомой приставной лестнице, по которой дружно, один за другим, карабкались на Митькину антресоль. Здесь была его персональная территория, значит, по нашему разумению, и наша тоже.
В этой замкнутой, тесной, как кубрик подводной лодки, каморке, прилепившейся под потолком высоченного коридора, мы провели много счастливых часов как в школьные, так и студенческие годы.
Здесь, в наглухо изолированной от внешнего мира «норе», мы чувствовали себя надежно защищенными от бесцеремонных вторжений взрослых, их нравоучений и морализирования, от казенного прессинга комсомольских будней, от всех наших настоящих и мнимых невзгод и огорчений.
Теснота антресоли еще больше сближала нас, раскрепощала и поощряла откровенно
Обмен новостей во время очередной встречи «гусар» на Митькиной антресоли быстро перетекал в словесную круговерть, когда шутки лихо перемежались последними услышанными анекдотами, а устные зарисовки подмеченных необычных бытовых сценок и ситуаций накладывались на красочные описания происшествий в школе или институте. Лицедейство сопровождалось острыми текстовыми экспромтами, а сопутствующие розыгрыши были, как правило, занимательны и остроумны, во всяком случаи для присутствующих. Такой словесный ералаш обычно заканчивался «бредом» – так мы называли процесс, когда какая-то конкретная жизненная ситуация, обрисованная одним из «гусар», неожиданно дополнялась или преломлялась необычным поворотом, деталью или сюжетным ходом, затем еще чуднее замыливалась следующим волонтером, и так шла по кругу, обрастая немыслимыми подробностями до полного абсурда, пока мы не сползали с узкой Митькиной кровати на пол, изнемогая от смеха.
Лучшими по «бреду» бесспорно были Гена Гладков и Вася Ливанов, способность которых к яркому, образному ассоциативному мышлению и фантазии наглядно проявляется в их взрослой творческой жизни. Как вспоминал в одном из своих интервью Ю. Энтин, когда он принес свой первый вариант сценария будущего мультипликационного фильма «Бременские музыканты» В. Ливанову и Г. Гладкову, уже через пять минут в нем по предложению режиссера и композитора фильма появились новые герои: принцесса и трубадур, возникли новые сюжетные линии, наметились новые сцены и диалоги, а в образе разбойников заиграла знаменитая гайдаевская троица.
В студенческие годы, когда удавалось пронести на антресоль бутылку вина, мы всегда перед тем, как чокаться бокалами – чайными чашками – просили: «Лошадь, выдай тост!». Митька никогда не отказывался. В зависимости от преобладающего эмоционального настроя «гусар» в данный момент он выдавал яркое, образное, краткое устное эссе на вечные темы: любви, дружбы, добра, зла, смысла жизни.
Наши посиделки у Мити в течение целого ряда лет были естественны и неизменны, точно так же, как и личный состав нашей компании. Мне трудно определенно сказать, что именно притягивало нас друг к другу, таких различных молодых людей по характеру, темпераменту, укладу жизни, профессиональной устремленности. Казалось бы, какой общий знаменатель может быть у юношей с таким разбросом выбранных профессиональных ориентиров: филолог, актер, математик, врач, скульптор, химик, архитектор и востоковед. Возможно, сама такая личностная разновекторность создавала некое поле взаимного притяжения. Может быть, что-нибудь другое. Хотя именно у Митьки прошла знаковая для нас встреча, когда мы собрались здесь в последний день декабря 1957 года, чтобы впервые разойтись встречать Новый год в разных компаниях. Счастливая пора затянувшейся юности подходила к концу.
Жизнь разбросала «гусар», некоторые вообще ушли в мир иной. Сам Дмитрий вот уже много лет преподает в каком-то американском университете. Многострадальный дом, где была квартира Урновых, оказался выпотрошен и начинен новыми перекрытиями, пролетами лестниц, вставными окнами, скоростными лифтами, подземными проходами в метро. Теперь у него новое «содержание» и внешний вид, а вокруг новые соседи… одним словом, другая жизнь – тот «нарождающийся мир, где новые садятся гости за уготованный им пир».
«Новое время» и «Юность»
С Пушкинской площадью, как ни странно, связан и мой неожиданный дебют в журналистике. Мой коллега по работе в управление по торговле со странами Африки МВТ СССР Владимир Катин, когда я вернулся из краткосрочной командировки в Ливию, предложил мне написать о своих впечатлениях
Неделе через две, к моему полнейшему удивлению, мне позвонили из отдела проверки журнала «Новое время», редакция которого находилась на Пушкинской площади в здании, примыкающем к недавно открытому кинотеатру «Россия» – бывшем общежитии Страстного монастыря, и сказали, что мой очерк по Ливии утвержден к публикации в следующем номере журнала. Им в отделе проверки хотелось бы уточнить некоторые цифры и убедиться в достоверности источников, на которые делались ссылки в моем материале. Этот влиятельный журнал был одним из основных внешнеполитических изданий Советского Союза, еженедельно выходящим, помимо русского, на четырех европейских языках.
В. Катин, оказалось, сократил и профессионально отредактировал мой очерк, приписал в конце арабскую пословицу, изменил его название и передал своим знакомым в этом журнале. В мае 1963 года внешнеполитический еженедельник «Новое время» вышел с моей статьей по Ливии. Эту дату считаю началом своей публицистической карьеры, которая не принесла мне каких-либо лавров, но с легкой руки моего «крестного» – Владимира Катина, сопровождала мою профессиональную деятельность министерского служащего, делая жизнь более насыщенной и интересной, помогая при этом преодолевать рецидивы собственного комплекса неполноценности.
Этот первый прорыв в журналистику был закреплен почти двухлетней работой в качестве внештатного корреспондента АПН под кураторством того же Катина, который в то время успешно работал в этом агентстве.
Несколько слов о тех, кто еще помогал в моих первых шагах в журналистике. Напечатать что-либо по международной тематике в советских изданиях для непрофессионала было делом почти невозможным. Эта область была уделом узкого круга советских журналистов-международников, периодически выезжающих в зарубежные страны в качестве специальных корреспондентов ведущих советских средств массовой информации. С журналистами-любителями, побывавшими в других странах по роду своей основной работы и предлагающими свои материалы для печати, советские редактора, мягко выражаясь, иметь какие-либо дела не желали. Кто знает, что представляет собою автор предлагаемого материала? Насколько этот материал достоверен? Пригоден ли он для советского читателя? Преобладало мнение – лучше с такими авторами не связываться.
После возвращения в 1976 году из пятилетней командировки в США, где работал в торгпредстве СССР, у меня накопился материал на несколько очерков по различным аспектам американской жизни, естественно, с упором на экономическую подоплеку происходящих в Америке событий. Но, куда бы я ни обращался, везде получал отказ как в вежливой, так и не очень любезной форме. О моих невзгодах на поприще журналистики случайно узнал мой приятель, Олег Комов, скульптор, только начинающий свое профессиональное творческое восхождение. Работы молодого скульптора уже были отмечены на нескольких всесоюзных выставках, и он попал в поле зрения журнала «Юность». Его пригласили показать свои скульптурные «зарисовки» в помещении редакции, наверное, самого популярного в то время советского молодежного журнала «Юность». Такая у них была практика – устраивать небольшие выставки начинающих художников в коридорах редакции. Небольшая выставка скульптуры малых форм Комова прошла здесь с большим успехом. Он подружился с заместителем главного редактора «Юности», Андреем Дементьевым, и ответственным секретарем Алексеем Пьяновым. После весьма лестной для меня «протекции» Олега я встретился с Алексеем Пьяновым, которому мои «творения» по американской тематике понравились. К тому же журналу как раз нужно было что-то в этом духе. «Юность» в те годы вышестоящие инстанции критиковали за «аполитичность», а на вульгарное обличение американского образа жизни редакция журнала во главе с Б. Н. Полевым не шла. Мои пояснительные очерки о том, почему в Соединенных Штатах жизнь устроена так, а не иначе, пришлись ко двору. За 1977–1978 годы опубликовал три или четыре очерка, но затем мой творческий порыв был приостановлен самим Полевым.