Мои семейные обстоятельства
Шрифт:
— Он жив. Он действительно жив. Я думал, что сойду с ума. Но Амир жив. Прости, Лайм, я не сразу понял, что это Реман ударил тебя. Прости! Я такой дурак, я ничегошеньки не понял. В кабинете было темно. И первым делом я увидел брата. Кинулся к Амиру с воплями: как рад ему, как здорово, что теперь все вернется на свои места, что тебе, сестра, не нужно выходить замуж… А он… Он посмотрел на меня как на сумасшедшего. И просто сказал Реману «выведи его, он мешает». А я смотрел-смотрел-смотрел, — Левис не может сдержаться и начинает рыдать: — А потом увидел тебя. И вдруг понял. Он ничего не будет менять. Ничегошеньки.
— Скорее он тебя ударил, — печально бормочет Карисса, гладит рыдающего Левиса по спине и продолжает уже за него: — А потом в кабинет ворвалась полиция. Меня сняли с балкона какие-то ведьмы. И, наконец, мы здесь, в этом подвале или что это. Все, и платье свадебное тоже.
— В подвале? — я, щурясь, рассматриваю окружение. Очень похоже на комнату для отдыха возле дворцовой лаборатории: диван, стол с полудюжиной стульев, шкаф с посудой и рукомойник на стене. Две двери, и та, что поуже, скорее всего, ведет в душевую. Стены побелены некачественно, кое-где виднеется кирпичная кладка. Да, это действительно помещение в подвале.
— Никаких окон, и никак нам не выбраться, — Карисса пододвигает один из стульев к дивану и забирается на него с ногами. — Да и куда бежать? По городу облавы… Я слушала под дверью: вашего дядю уже допрашивают — какие у него были связи, деньги, и куда все ушло или, наоборот, где лежит. Почти все члены территориального Совета низложены.
— Что значит: низложены? — непонимающе морщусь я. Разве так легко поменять территориальный Совет? Кажется, некоторые из представителей были в его составе еще при моем отце.
— А то, что Амир Флейм за ночь растащил по камерам тюрьмы неугодных, корыстных, ворующих и неподходящих ему, поставил на места своих людей, — разводит руками Карисса. — А на позднее утро у него намечено чаепитие с делегацией из Фьюрина. Знаешь, очень деятельный человек твой брат для умершего и похороненного… Скотина бешеная!
Я морщусь от ее крика, и Карисса тут же это замечает.
— Извините, я не хотела… Точнее, хотела. Но он ваш брат, а я…
— Ничего, — останавливаю я ее, потому что она права. Ее слова стоят того, чтобы их обдумать.
Я кладу ладонь на шею, в место, куда пришелся удар. Больно. Очень больно. Не только там. Отвратительное чувство расползается во все стороны, захватывает меня полностью. Предки, как я не догадалась? Да и как бы я могла подумать. Возможно, Рада поняла чуть больше, когда увидела тело в мавзолее. Возможно, она понадеялась, что Амир жив. Но скажи она мне, смогло бы это что-то изменить? Нет. Потому что в самом страшном сне мне бы не привиделось, что мой брат, старший любимый брат, так поступит. Он не предупредил, он не поделился планами и ничуть не волновался, что с Левисом или мной что-то произойдет.
— Он ни разу не посмотрел на меня. Только сквозь. Сказал Реману, что мы сейчас ему не нужны. А когда-то были нужны? — шепчет Левис. Я подтягиваю его к себе под бок и пытаюсь обнять за широкие плечи. Брат сильно зажмурился, побледнел и тяжело дышит. Чувствует ли младший тот ужас, который пожирает меня изнутри? Да, я могу сопротивляться дяде, но не Амиру. Ведь он — старший и самый лучший. Как я могу что-то думать против него?
Моя голова разрывается от мыслей. Неужели все так и было? Вот так просто: старший брат спланировал
Но я бы так не смогла. А он… А что я в действительности знаю об Амире?
— Бывает, что все время мира не поможет понять другого человека. А иногда достаточно имени и нескольких минут, чтобы стать верным кому-то, — внезапно произносит Карисса. Оказывается, я проговариваю последнюю мысль вслух.
— Прости, — извиняюсь, ведь ведьмочке пришлось многое пережить из-за моего старшего брата.
— А разве ты должна извиняться? Ты здесь при чем? — непонимающе смотрит на меня Карисса.
Мы молчим очень долго: ведьма раскачивается на стуле, Левис лежит рядом со мной, а я сижу на диване и просто моргаю. Изредка в мою голову забредает какая-нибудь мысль, но тут же разбивается: я слишком не в себя, слишком шокирована, чтобы думать. И мне все еще больно.
Нам приносят завтрак и обед, но не новости. Левис требует присутствия Амира, но на него смотрят как на сумасшедшего: дескать, как этот глупый парень может что-то требовать от такого значимого и уважаемого оберега. Вместо ужина неожиданно появляется горничная. Я вспоминаю Ланаду: интересно, она просто хотела помочь или тоже работала на кого-то? Но Ланада хотя бы изображала заботу и теплоту, а пришедшая девушка явно мне не сочувствует. Облачение в платье происходит быстро и неприятно. Чужие пальцы дергают за волосы и впиваются в кожу. Вместо улыбки мне достается брезгливо поджатые губы. Какие обо мне ходят слухи, чтобы эта девушка меня возненавидела? Что я обираю бедных и увожу деньги за границу? Или что не желаю облегчить жизнь простым людям и бросила своего брата и долг радетельной? Вопросов становится все больше, но отведенное мне время давно закончилось.
Следом за горничной на пороге комнаты появляется Рем. Я не даю Левису даже подняться с дивана, останавливаю его. Младшему хватит и того синяка, что уже есть, против Рема у него нет шансов. Да и дракой здесь ничем не поможешь. Я на мгновение задерживаю взгляд на своем отражении в зеркале. Мама была бы счастлива: на мне красивое свадебное платье и украшения в тон. Хотя она бы добавила к моему образу больше разнообразия, например, не собирала бы все волосы в высокую прическу, а оставила несколько прядей. Тогда я бы выглядела более живой. Но даже косметика не может придать моему побледневшему лицу яркости и жизни.
Я двигаюсь рывками, будто сломанная марионетка: выхожу в полутемный коридор, оставляя за спиной растерянного Левиса. Мы с Реманом идем в тишине, только слышно, как шелестят мои пышные юбки и клацают набойки туфель. Мимо изредка пробегают посыльные, я с легким интересом поглядываю по сторонам. Стоит нам подняться из подвала на первый этаж, как мне становится немного дурно. Амир точно перевернул здесь все с ног на голову. На полу виднеется не до конца затертая кровь, на стенах — подпалины. Значит, бой все-таки был. А может и не бой, а бойня?..