Мои странные мысли
Шрифт:
Мысль, что Райиха ждет его где-то там, в деревянном особняке, могла быть игрой его воображения, а могла быть и реальностью. Глаз, который следил за ним вот уже сорок лет, даже если он заходил в самые дальние уголки Стамбула, тоже мог существовать на самом деле, а мог быть плодом многолетних фантазий Мевлюта. Сходство небоскребов, которые Мевлют видел с балкона квартиры Сулеймана, с надгробиями с картинки из газеты «Праведный путь» могло оказаться только его фантазией. Совсем как восемнадцать лет назад, когда его наручные часы достались двум грабителям – отцу и сыну; ему тогда начало казаться, что время потекло быстрей.
Мевлют знал, что всякий раз, когда он выкрикивал: «Бууу-зааа!» – переполнявшие его
Мевлют никак не мог решить, что же он скажет, – он только решил, что произнесет свои слова решительно, как произносят политические лозунги. Возможно, это сообщение должно было выражать его собственную точку зрения, а не официальную, которую обычно писали на стенах в дни его молодости. А может, эти слова должны были быть правдой во всех смыслах – самой главной правдой на свете…
– Бууу-зааа!..
– Постой, торговец! Погоди!
Наверху открылось какое-то окно, и Мевлют удивленно улыбнулся: корзинка, как в старые дни, быстро опускалась к нему.
– Торговец, ты умеешь пользоваться корзинкой?
– Конечно.
Мевлют быстро налил бузы в стеклянную миску, стоявшую в корзине, взял деньги и, довольный, зашагал дальше, пытаясь отгадать, какую правду рассказать городу.
В последние годы Мевлют очень боялся старости, боялся умереть, исчезнуть и быть преданным забвению. Он никому не делал зла, он всегда старался быть добрым; и он верил, что если до конца своей жизни не проявит какой-нибудь слабости, то непременно попадет в рай. Однако некоторое время назад его душу начал терзать страх о том, что жизнь прожита им впустую, несмотря на все годы, которые еще были у него впереди с Самихой. Мевлют не мог понять, что сказать об этом городу.
Он прошел вдоль стены старого кладбища в Ферикёе. В прошлом его странные мысли завели бы его туда, хотя обычно он боялся и кладбищ, и покойников. Теперь же он гораздо меньше боялся и кладбищ, и кладбищенских костей, но он и сейчас неохотно пошел бы на кладбище, потому что теперь оно напоминало ему о собственной смерти. И все же какое-то наивное побуждение толкнуло его заглянуть за ограду там, где стена была чуть ниже. Он увидел какое-то движение и испугался.
Там были огромные черные псы, они вскочили и одним прыжком исчезли в глубине кладбища. Мевлют отвернулся и быстро зашагал прочь. Бояться было совершенно нечего. Вечером праздничного дня улицы были полны хорошо одетых, веселых людей, улыбавшихся ему. Какой-то человек примерно его возраста открыл окно и позвал его, а затем спустился вниз с пустым бидоном, в который Мевлют налил два литра бузы; настроение у него улучшилось, и он совершенно забыл о собаках.
Но затем, десять минут спустя, двумя улицами ниже собаки приперли Мевлюта к стенке. К тому времени, как он заметил их, еще две собаки из стаи оказались рядом с ним, так что у него больше не было возможности повернуть назад и ускользнуть.
Когда Мевлют попытался, дрожа от страха, осторожно пройти мимо них, собаки не оскалились, не залаяли, не стали угрожающе рычать. Ни одна из них не стала нюхать Мевлюта. Он их, в общем-то, не интересовал. У Мевлюта отлегло от сердца: он знал, что это очень хороший знак. Ему тут же захотелось с кем-то пообщаться, поговорить. Собаки полюбили его.
Пройдя три улицы, на которых было много улыбчивых, доброжелательных людей, он с изумлением заметил, что буза в бидонах сегодня заканчивается раньше обычного, и ровно в этот самый момент в одном доме на третьем этаже открылось окно и послышался голос какого-то мужчины: «Торговец, иди наверх».
Через две минуты Мевлют стоял с бидоном на третьем этаже старинного дома без лифта. Его пригласили войти. Внутри квартиры была плотная влажность, какая бывает, когда долго не открывают окон, а печи и обогреватели включают мало, и в этой влажности чувствовался сильный запах ракы. Однако оказалось, что в квартире за столом сидят не ворчливые подвыпившие гуляки, а семья, отмечавшая праздник с друзьями. Он увидел любящих тетушек, степенных отцов, болтливых матерей, дедов, бабушек и бесчисленное множество детей. Детишки носились вокруг, прятались под столом и кричали, пока отцы с матерями вели застольную беседу. Счастье этих людей обрадовало Мевлюта. Ведь человек создан для того, чтобы быть счастливым, честным и открытым. Он видел это тепло в оранжевом свете, лившемся из гостиной. Под любопытными взглядами детей Мевлют разлил по стаканам пять литров своей лучшей бузы. В это время из гостиной на кухню вошла любезная дама его лет. У нее на губах была помада, она не носила платка, и у нее были огромные черные глаза.
– Как хорошо, торговец, что ты поднялся к нам, – сказала она. – Так приятно слышать твой голос на улице. Я слушала его всем сердцем. Как хорошо, что ты торгуешь бузой. Как хорошо, что ты не бросаешь ею торговать, несмотря на то что ее мало покупают.
Мевлют стоял у двери. Он уже собирался выходить, но помедлил.
– Я бы никогда так не подумал, – сказал он. – Я торгую бузой потому, что мне так хочется.
– Никогда этого не бросай, торговец. Никогда не держи и мысли, что посреди этих башен из бетона бузу у тебя никто не купит. Ходи по нашим улицам всегда.
– Я буду торговать бузой до Судного дня, – проговорил Мевлют.
Дама дала гораздо больше денег, чем стоили пять литров бузы. При этом она сделала знак, что сдачу не возьмет и что оставшиеся деньги – это чаевые к празднику. Мевлют молча вышел за дверь, спустился по лестнице и внизу положил на плечи свой шест и повесил бидоны.
– Бууу-заа! – крикнул он, выйдя на улицу.
Он шагал вниз, словно в бесконечность, по какой-то улочке по направлению к Золотому Рогу, и в этот момент у него перед глазами ожила картина, которую он видел с балкона Сулеймана. Он тут же понял, что хочет сказать городу, чт'o хочет записать на его стенах. Это было и его официальное, и его личное мнение; то была и воля его сердца, и воля его слова. Он произнес эти слова сам себе.
«Больше всего на свете я любил Райиху».
Хронология событий романа
1954 – первый массовый отъезд мигрантов из окрестностей Бейшехира в Стамбул на заработки, в частности на работу уличного торговца йогуртом.
6–7 сентября 1955 – антихристианский погром в Стамбуле, вандалы крушат магазины немусульман и церкви.