Мои странные мысли
Шрифт:
– Сколько тебе осталось до восемнадцати? – спросил Ферхат.
Я гордо достала из чемодана свой паспорт и вычислила, что оставалось еще семь месяцев и двенадцать дней.
– Если тебе семнадцать, а ты еще не вышла замуж, можешь уже называть себя старой девой, – сказал Ферхат. – Даже если мы займемся любовью сейчас, Аллах пожалеет тебя и не станет считать это грехом.
– Я не знаю… но если Всевышний простит нас, то только потому, что нам приходится прятаться здесь вдвоем, не имея больше никого, на кого можно положиться, кроме друг друга.
– Неправда, – сказал Ферхат. – У меня есть семья; у меня есть родственники и друзья по всем здешним холмам. Мы не одни.
И на этом слове – «одни» – я разрыдалась. Ферхат гладил мои волосы, чтобы успокоить, в точности как отец, когда я была
Мы занялись любовью с чувством большой неловкости, хотя я никогда не хотела, чтобы это происходило именно так. Вначале я немного растерялась, но достаточно быстро свыклась со своей новой жизнью. Я гадала, чт'o мои сестры и отец говорят про меня. Ферхату к полудню нужно было уезжать на старом пыльном мини-автобусе, вроде тех, которыми мы пользовались в деревне, в ресторан «Мюррювет модерн» на Гази-Османпаша, где он работал официантом. По утрам он смотрел по телевизору университетские лекции, и я тоже смотрела на профессора, пока Ферхат слушал урок.
– Я не могу сконцентрироваться, если ты сидишь рядом, – говорил Ферхат.
Но если я не сидела рядом с ним, он начинал беспокоиться, куда я девалась в нашем однокомнатном домике, – а может, я снаружи, кормлю кур хлебными крошками? – и тоже не мог собраться.
Не стану вам рассказывать, как мы занимались любовью или что я делала, чтобы не забеременеть до того, как мы поженимся, но, когда бы я ни оказалась в городе, я ходила к Райихе, не говоря ничего Ферхату, и все рассказывала сестре. Мевлют торговал своим пловом, так что его никогда не было дома. Ведиха тоже иногда приходила. Мы играли с детьми, пока Райиха готовила бузу и курицу, и смотрели телевизор. Кроме того, Ведиха часто делилась своей премудростью с нами, младшими сестрами.
– Не верьте мужчинам, – говорила она в начале каждого разговора. Я заметила, что она начала курить. – Самиха, ты не должна беременеть, пока вы с Ферхатом не зарегистрируете брак. Если он не женится, когда тебе исполнится восемнадцать, не трать больше ни секунды на этого ублюдка. Твоя комната на Дуттепе всегда ждет тебя. Райиха, ни слова ни Мевлюту, ни Сулейману о том, что мы втроем здесь встречаемся. Возьми сигарету, милая. Она успокоит твои нервы. Сулейман все еще бесится. Мы не можем найти ему подходящую девушку, ему ни одна не нравится, он словно помешан на тебе, и – помоги нам Аллах – он все еще грозится убить Ферхата.
– Ведиха, Самиха, я выйду на полчасика, последите за детьми немного, ладно? – говорила Райиха. – Я три дня не выходила из дому.
В былые времена квартал Гази всякий раз, когда я появлялась на улице, выглядел совершенно по-другому. Я встретила молодую женщину, которая носила джинсы вроде меня и которая тоже сбежала с кем-то, чтобы избежать нежеланного замужества. Она, как и я, неплотно завязывала платок. Еще одна женщина из курдской семьи любила поговорить о том, как сбежала из Малатьи и как полиция и жандармы гнались за ней, и, пока мы шли домой от колодца, неся полные канистры воды, рассказывала о своей боли в почках, о скорпионах в своем сарае и даже о том, как недавно во сне поднималась в гору.
Квартал Гази располагался на крутом склоне холма, населенном людьми из самых разных городов, сторон света, рас, племен и языков. За холмом был лес, а чуть ниже располагалась плотина с зеленым прудом – водохранилищем, снабжавшим водой весь Стамбул. Если вновь прибывшим удавалось поладить с алевитами, с курдами, да еще с фанатиками какого-нибудь неизвестно откуда взявшегося тариката [55] и их шейхом, то их оставляли в покое. Здесь никто про себя ничего не рассказывал, откуда он на самом деле. Я последовала совету Ферхата и давала разные ответы каждый раз, когда кто-то спрашивал.
55
Тарикат – секта, дервишеский орден в исламе.
Ферхат ездил на Гази-Османпаша каждый день, избегая Стамбула, опасаясь столкнуться с Сулейманом (конечно, он не догадывался о моих походах в город); он говорил мне, что откладывает деньги,
Абдуррахман-эфенди. Моя любимая дочь, моя красавица Самиха! Даже сидя за этим самым столом в деревенской кофейне, где я попиваю кофе перед телевизором да дремлю, я чувствую, что ты думаешь обо мне; я знаю, что у тебя все хорошо, и не сержусь на того ублюдка, который украл тебя, и я рад за тебя, дорогая моя. Будь неладны все эти деньги. Выходи за кого хочешь, дитя мое, хоть за алевита, только приезжайте с мужем в деревню, чтобы вы оба могли поцеловать мне руку. Я гадаю, где ты… Гадаю, достигают ли тебя мои чувства и мои слова.
Ферхат. Как только я понял, что Самиха боится оставаться дома одна, пока я работаю допоздна в ресторане «Мюррювет модерн», я сказал ей, что она может ходить по вечерам смотреть телевизор к нашим соседям Хайдару и Зелихе из Сиваса. Хайдар был алевитом и работал привратником в новом жилом квартале на Гази-Османпаша, а его жена Зелиха там же мыла лестницы пять дней в неделю и еще помогала жене булочника с верхнего этажа с готовкой и мытьем посуды. Самиха заметила, что Хайдар и Зелиха всегда по утрам выходили из дома вместе и приезжали на автобусе вечером тоже вместе. Это очень понравилось ей. Однажды ночью мы поднимались по склону к нашему дому, ледяной ветер с Черного моря пронзал нас насквозь, и тогда Самиха сказала мне, что в том здании, где работает жена Хайдара, есть еще вакансии.
Дома я топнул ногой: «Я лучше буду голодным ходить, чем позволю тебе работать прислугой!»
В тот вечер я принес с собой старый ржавый обод от колеса и положил его к куче старых дверных створок, металлолома, проводов, жестяных бочек, кирпичей и камней. Эти вещи я собирал для постройки дома, который я когда-нибудь возведу на участке, отмеченном фосфоресцирующими камнями.
Все жители квартала Гази помогали друг другу строить дома из дверей, труб и кирпичей, которые они сами и собирали; все это продолжалось с тех пор, как леваки, алевиты и курды заселили этот район шесть лет назад. До того кварталом правил Лаз [56] Назми. В 1972 году Лаз Назми с двумя своими людьми (которые тоже были родом из Ризе) открыл магазин у подножия этого холма, на котором прежде была только крапива да кусты. Он втридорога продавал черепицу, кирпичи, цемент и другие строительные материалы бедным мигрантам из Восточной Анатолии, которые приезжали туда в надежде построить себе лачугу на пустом клочке государственной земли. Поначалу он вел себя радушно по отношению ко всем вновь прибывшим, предлагал им советы и чай (позже он открыл чайную), и его магазин вскоре превратился в место встреч для тех бедолаг, мечтавших о крыше над головой, которые стекались в Стамбул со всех углов Анатолии – особенно из Сиваса, Карса и Токата.
56
Лаз – народность менгрело-занской группы, проживающая в исторической области Лазистан (совр. Ризе) на территории современной Турции.