Мои Турки
Шрифт:
Однажды к нам приехала из Молдавии моя двоюродная сестра Ли-ля. Она приехала начинать новую жизнь. Я была с ней очень откровенна и на все ее вопросы, как живу, счастлива ли, сказала то, что чувствовала:
— Живем неплохо, но Рэмир мало уделяет внимания детям, видим его не часто, так как работает допоздна, а выходные посвящает матери, с которой я не могу сойтись близко из-за туберкулеза. Иных проблем у нас нет, — и попросила ее темы о туберкулезе никогда не касаться.
Этой весной я тяжело заболела. Та грудная болезнь, от которой я страдала временами, вцепилась мертвой
Рэмир видел мои мучения, переживал, по-своему старался помочь:
— А давай в карты поиграем, может быть, что-то отвлечет от боли.
Прошла обследование в разных поликлиниках у лучших терапевтов, показалась знаменитому Рубинскому, приехавшему из Китая. Обследовалась, наконец, в онкологии. Диагноз не ясен.
С наступлением лета, забрав ребятишек, поехала в свои милые Турки в надежде, что там на воздухе боль отпустит, как это случалось при менее сильных приступах.
Я и не подозревала тогда, что на этом почти и закончилась моя семейная жизнь.
Дорогу в Турки в таком состоянии да еще с двумя детьми и пересадками (а их в те годы было три) я перенесла тяжело, но в Турках по крохотным крупицам я стала чувствовать себя лучше, но только до тех пор, пока не решила позагорать. И снова приступ, но острее прежнего.
С адресом профессора Термицкого я поехала на обследование в Москву: так больше терпеть боли было уже нельзя.
— Я не знаю, какие диагнозы выносили ваши уральские доктора, — сказал профессор после обследования, — но мое мнение — болят нервы. Я не бог, но думаю, что не ошибусь: либо вы перенесли стресс, либо длительное нервное или физическое перенапряжение.
Получив лекарства по его рецептам, я успокоилась. Подумаешь, нервы! Значит, практически я здорова. Но уж коли я в Москве, почему бы не посетить платную поликлинику? О диагнозе Термицкого я, разумеется, не заикнулась. У меня, мол, болит грудь. Но и там я услышала почти то же самое:
— Лечить нужно нервы и длительно.
А наутро в Москву приехал Рэмир. Он привез в институт документы студентов-первокурсников на утверждение.
Рэмир усомнился в диагнозе. Мы, молодые, под словом «нервы» подразумевали, что человек нервничает, но не страдает от физической боли. Он посоветовал мне не спешить с возвращением в Орск, а помог через институт и Министерство высшего образования прикрепиться на обследование к особой поликлинике, где лечат ученых.
Эти несколько дней во время его командировки были прекрасными. Во-первых, в какой-то мере врачам я верила, что органы грудной клетки здоровы, и настроение поднялось. И в Рэмире я вновь увидела товарища:
— Все будет хорошо, — успокаивал он.
За время его командировки мы успели погулять по столице, сходить на ВДНХ. А вечерами гуляли в Сокольниках, расположенных рядом с общежитием, где я проживала временно в Москве, любовались красотой парка, плавающими в озере лебедями.
Рэмир восхйтдался красотой и говорил:
— А на будущее лето непременно приедем сюда с детьми.
И я была счастлива.
Он уехал, а мои обследования затягивались, каждый узкий специалист, изучая анализы вновь и вновь, обследовал,
— Объясню проще, — сказала врач. — Нервы, идущие от позвоночника через дыхательные пути, воспалены. На простонародный язык можно перевести так: «Невралгия дыхательных нервов».
Спросила, не переносила ли я тяжелого нервного потрясения, стресса, ушибов. Я ответила отрицательно, хотя в раннем детстве я падала с трамплина на копчик и изредка чувствовала боли в крестце, но не в груди. А стресс? Да вся моя жизнь с тех пор, как Елена Петровна задумала переехать к нам, превратилась в непрерывный стресс, страх за детей и страдание от одиночества, будучи замужней.
При этой поликлинике мне назначили лечение: уколы, питье и физиотерапию, а также режим: отдых, не читать перед сном, а гулять на воздухе, ходить в театр, воздерживаться от стрессов и не ложиться поздно спать.
В институт на защиту диплома приехала моя подруга по комсомолу и работе в тресте Нина Попова. Вместе с ней мы стали ходить в театр им. Моссовета, где играла моя любимая киноактриса Любовь Орлова. Покупая на цветочном рынке букеты цветов, мы спешили в театр и замирали от восторга. Очень понравился спектакль «Нора», но еще больше «Лизи Мак-Кей». Побывали и на «Бахчисарайском фонтане» во Дворце съездов.
Начался сентябрь. В последнем письме Люда писала о том, что в Турках им живется хорошо, она следит за Игорьком. Он, мол, не любит вот нарядную вышитую рубашечку из-за того, что она быстро пачкается, но она разрешает ему пачкаться как угодно, стирает ее и гладит ежедневно, а все считают, что он не пачкается. Теперь Люда в Орске, она начала учебный год, а Игорек дожидается меня в Турках. Курс лечения приближался к концу. Скоро вся наша семья соберется вместе. И будет все хорошо. На Рэмира обижаться не стоит. Он был таким внимательным в Москве, заботливым. Мы все время не расставались, бродили не только по Москве, но побывали и у его друга Гусельникова в гостях. Правда, радость моя по поводу выздоровления была преждевременной: боли то притуплялись, то обострялись. Лечиться надо было раньше, так как впервые эти приступы в груди я почувствовала в 1957 году, когда приехала в Орск Елена Петровна, отношения Рэмира ко мне круто изменились, и каждый день я дрожала от неизвестности: сохранится семья завтра или развалится.
В последний раз сходила в театр им. Моссовета на спектакль «Ли-зи Мак-Кей». По окончании прошла за кулисы и приоткрыла дверь уборной Орловой. Она вышла, и мы сели на жесткий диванчик. Я выразила восхищение ее талантом, ее молодостью, поблагодарила за то удовольствие, которое она доставляет зрителям.
— Это не молодость, а непередаваемый и неустанный труд: гимнастика, массаж, репетиции. Не верьте, что все просто и легко.
Я встала, чтоб уйти. Но она пригласила меня в свою уборную, достала программу спектакля «Нора», расписалась на ней и пригласила на спектакль.