Мои Турки

Заверткина Тамара Петровна

Он предложил поискать еще одну няньку, которая бы сменяла бабу Варю вечером и оставалась до утра, до ее прихода к нам. Я же должна прежде всего вылечиться и делать все свои дела и навешать Люду. Вот таков был план папы Сережи.

Но на мне висели еще и дипломы, а сроки поджимали, я продолжала подрабатывать на студентах техникума.

— А сколько же платить ночной няне? — посоветовалась я с папой Сережей.

— Придется так же, как и за дневное время, — ответил он.

— За такую плату и я согласна, — сказала баба Варя.

И я согласилась. Ну, где я срочно буду искать няньку? Да и будет ли она так ухаживать за Сашенькой?

Проблема — деньги. Но папа Сережа обещал прислать рублей пятьдесят. Надежда, конечно, на дипломную подработку вечерами, когда дом спит.

Люда пролежала в больнице двадцать один день. За это время наш Саша начал ходить. Вернее, он не пошел, а побежал вдруг бегом от бабы Вари ко мне, а от меня к ней. Да так до самого отъезда из Орска и не ходил шагом — только бегом.

Пока Люда лежала в больнице, Саша от нее совершенно отвык, и первое время ему не нравилось, если она хотела взять его у меня из рук. Стоит ей к нам чуть приблизиться, он тут же на нее махал рукой, отталкивал и сердито произносил: «ф ф ф»…

Светом в окошке у него стала я, ждал с работы с нетерпением, мчался от бабы Вари с криком: «Баба! Баба!». Невозможно было ни раздеться, ни разложить вещи — вцеплялся ручонками как клещ — и не оторвать. Я старалась вставлять ключ в замочную скважину наитишайшим образом, авось не услышит. Все напрасно. Бежал к двери и кричал во все горло:

— Баба! Баба! Уа!

Это значит, ура!

Мы все привыкли к бабе Варе, а она к нам, как к членам своей семьи. Родных у нее не было, сын сидел в тюрьме. Так она и осталась жить у нас, заходя иногда в свой дом за чистым бельем. Между всеми нами никогда не было никаких трений, она восторгалась дружбой. Но от двойной платы она все равно не отказывалась, хотя видела, что нам не так уж легко, знала, что мы помогаем в Куйбышев и понемногу откладывали деньги хоть на скромные подарки ребятам в честь защиты дипломов и окончания института.

Выручало черчение. Как же здорово ночью работается! Полная тишина, вроде и голова еще светлая, спать не хочется — все получается здорово.

Но очень сердилась Люда. Она знала, что после переутомления у меня устает голова, закладывает в груди, болит крестцовая область. Одним словом, начинается обострение. Но ведь пока не болит, а работа движется, ни о чем больше и не думаешь. Я очень любила чертить, пожалуй, не меньше, чем шить. Шила простенькие вещи: халатики себе, Люде, Вале, маме Кате.

Продолжала студенческие работы выполнять украдкой и в тресте, все равно с основной работой справляюсь, и чертежей у меня больше, чем у остальных конструкторов. Начальство, наверняка, знало, но замечаний не делало.

Шла зима. Баба Варя вдруг сказала, что к ней скоро приедет дочь и нас, пожалуй, она оставит. Я расстроилась. Ну где я найду няньку? Предложили ей доплату, понимая, что приезд дочери — это предлог. Никто к ней, конечно, не приезжал.

На Новый год у Люды был в институте концерт, бал-маскарад. Часто репетировали дома, Саше нравилось.

Концерт удался, Снегурочка у Люды получилась удачная. Люда осталась довольна, пела, много танцевала.

По окончании института Игорь и Валя приехали к нам и забрали Сашеньку.

Глава 8. На пенсии

После отъезда ребят все в доме стало непривычно тихо и грустно. Тяжелее всего было расставаться с Сашей. Набралось и много каких-то вещей, Сашиной

одежды. Люда поехала провожать их прямо до Самары.

По привычке я некоторое время продолжала делать дипломы, но вскоре пришлось оставить: я выдохлась. Временами самочувствие было такое плохое, что я не в состоянии была дожидаться выходного дня. Чем поможет врач? На что я пожалуюсь? Устала? Но это не болезнь. И будучи дисциплинированной прежде, теперь частенько в предвыходной день я не выходила на работу. Пусть ставят в табель что хотят, пусть ругают, пусть будет, что будет. Ну не было сил работать, словно вся я выработалась. Но, отлежавшись, в понедельник чувствовала себя лучше и работала.

Однако, начиналось лето, а с ним и жара. Комаров, начальник отдела, видел, что я изнемогаю, из-за трудного дыхания лицо становилось кумачовым. Он с третьего этажа перевел меня работать на первый, где прохладнее, там пол цементный. Прохлада состояние слегка облегчала, но несколько раз в неделю в этой комнате печатали чертежи, и приходилось дышать парами аммиака.

У меня давно была болезнь позвоночника, но я этого не совсем понимала, все сводя к одной лишь усталости.

С превеликим трудом дождалась отпуска и уехала в Турки. Там уже отдыхал и Игорь с семьей. Состояние здоровья у меня ухудшалось, начались пояснично-крестцовые боли, и мне пришлось дней через пять уехать назад. Ребята уезжали в Самару, мне удобнее было ехать с ними, так как одной мне было бы не добраться. Обезболивающие уколы делали медики «скорой», соседка Вера Алекаева, в Самаре — наша Валя. Ничто не помогало. Игорь проводил меня до самого Орска.

Амбулаторное лечение не помогало, состояние ухудшалось, падало давление, начались рвоты. Приезжала одна «скорая» за другой, и вскоре положили в больницу с диагнозом: обострение шейного остеохондроза и коронарная недостаточность.

Были непрекращающиеся головные боли, сопровождающиеся рвотой, давление шестьдесят на сорок. В больнице ко всему прочему присоединился грудной остеохондроз.

Пролежала в стационаре два месяца и столько же потом поддерживала постельный режим дома. До пенсии оставалось меньше года, и на работу я уже больше не вышла. Мне шел пятьдесят пятый год.

Вскоре подошел срок пенсии.

Многие люди, уходя на заслуженный отдых, страдают, тяжело расстаются с производством. Я не страдала, хоть Бог тому судья: я любила чертить. Но я словно выработалась, словно вся опустошилась.

Начиная с первого класса пятерки с неба не сыпались — это труд; повышенная стипендия в институте при систематическом послевоенном недоедании — тоже колоссальный труд. Будучи дисциплинированной с детства, не могла халтурно работать на производстве, получая за свой труд благодарности, одну медаль за другой, выполняя добросовестно все общественные поручения. Не малый шрам на сердце оставила семейная трагедия, когда не знаешь, бросят тебя завтра с детьми или нет, и страшишься за то, чтоб детям не пришлось повторить мое детство, воспитываясь у бабушки и живя с чужими отцами. И умом, и сердцем я обо всем догадывалась и страдала, не подавая вид чужим. И, наконец, не так уж порою легко было одной вырастить детей, кроме алиментов, не получая ни малейшей помощи; дать детям высшее образование, воспитать так, чтоб ими везде гордились. Я, конечно, не знала, как надо воспитывать, просто считала, что нужно быть самой во всем примером. Не рассчитала силы, надломилась.