Мои Турки
Шрифт:
Мне часто не дает покоя один вопрос. Когда папа Сережа провел телефон, то спросил:
— А Игорь не поругает?
Что он тогда имел в виду, за что поругает, я не спросила, только сказала:
— Ну что ты? Нет, конечно.
Вскоре нас с Людой подкараулила новая неприятность: обледенел наш колодец, сделанный из узкой трубы, а водопроводные колонки улицы из-за сильных морозов перемерзли и вышли из строя. Мороз почти всю зиму стоял вокруг двадцати шести градусов. Как добыть воды? Требовалось нагреть не менее трех ведер воды из оттаявшего снега (в наших условиях нагреть не просто: газ в баллоне закончился, огонь в плите чахлый) и горячей водой оттаивать наледь на трубе колодца сада. И так ежедневно.
Итак — газа нет, купить негде. Теперь вся надежда на дрова, чтоб поддерживать теплую воду на плите. Однако топливо экономили. В надежде скоро уехать мы еще в начале зимы много дров продали. Теперь сожалели об этом, топливо для нас дороже золота: мы же погибнем. Но самое трудное ожидало Люду впереди. Тяжелее дров, угля, печек и воды был снег. От его тяжести Люда окончательно надорвалась, мучилась от боли в животе, а снег продолжал нас засыпать. Уже некуда стало его отбрасывать, прочищая дорожки. Сугробы выше головы. Сыпать некуда, и с каждой лопатой снега нужно теперь идти только в огород: раз, два, десять, сто и более раз. Она надорвала живот и простыла. Открылось кровотечение, кровоточили и потрескавшиеся неотмывающиеся от угля заскорузлые пальцы рук. На ночь она бинтовала их, смазывая подсолнечным маслом.
И тогда она сдалась, согласилась принять помощь Юрки, который, оказывается, не раз подходил к калитке дома, искренне пытаясь предложить помощь. Люда отказывалась и крепилась, сколько могла, пока не упала. И страдала и из-за моей болезни.
Теперь и она лежала такая маленькая, как комарик. И как умещалось в этом тельце столько воли, энергии, сил в борьбе с бедой, а потом с невзгодами, с физической мужской работой? Недаром когда-то Игорь сказал: «Она совершила подвиг». Это было после похорон. А сколько ей досталось после!
И все-таки позже в Орске она призналась, что все эти тяжести для нее легче были по сравнению с моральным состоянием — со страданием из-за моей болезни. А я страдала за нее, видя мучения, все время лежала, пытаясь встать лишь для того, чтоб что-то немного съесть, но все равно не ела, не могла, и ложилась снова.
Физически же с помощью Юрки Люде стало легче. Он пилил и колол дрова, таскал их в сени, чтоб у нас не разворовали, а главное — расчистка снега стала полностью его заботой. Оказывается, Люда гробилась, пользуясь не той лопатой: железной, а не деревянной. И мы сожалели, что согласились принять помощь слишком поздно. Приближалась весна.
Я радовалась за Люду и не заметила, как постепенно стала слабеть хондрозная боль, она уже не стала такой жгучей. Но хуже стали ходить ноги.
А весна вступала рано в свои права. Восьмого марта в женский праздник наступил в болезни большой перелом. Я еще не вставала с постели, но принесли поздравительную телеграмму из Самары. Трудно вспомнить, чему я так была рада: телеграмме или облегчению болей в пояснице. Мы шли завтракать, и вошел Юрка с двумя плитками шоколада и открыткой. Мы все пили чай, в окно светило яркое весеннее солнце, и на душе становилось теплее. Я сидела у самого телефона. Он зазвенел: нас поздравлял Игорь. И весь день было какое-то приподнятое настроение. Главное, мне полегчало. Если не шевелиться, то стало можно лежать в постели, не ощущая боли. Но вывозить меня в таком состоянии было нельзя, я принимала таблетки и пила мумие, стала выходить минут на десять-пятнадцать на улицу. Март поднимал меня на ноги.
В мае предстояло переоформление дома с мамы Кати на меня. Ехать сюда вторично в мае не было смысла. И пока мы здесь, Люда занялась вопросом по оформлению в апреле. Конечно, и зимой ей из-за разных справок
— Если на какую-то долю будет претендовать Виктор, сын папы Сережи, мы выплатим ему эту долю, — сказал Игорь.
Мы решили закончить оформление дома и сохранить его под дачу. На зиму хорошо бы кого-нибудь пускать в дом, а летом приезжать в наш курортный край.
— Неплохо бы найти человека, как сторожа, платить ему немного, купить топлива, — посоветовал Игорь.
Этот вариант нам понравился, дали объявление в газету о том, что сдается дом под квартиру.
Подходил май, а дело с переоформлением дома заходило в тупик: то нотариус на больничном, то уехала на курсы, то потребовала доказать, что дом в прошлом действительно принадлежал моей бабушке.
Люда измучилась.
Подходило лето. Буйно цвели сады. Мы в доме нашли аккуратненькие пакетики с семенами овощей, собранными в последний раз заботливой рукой мамы Кати. Тут были семена моркови, свеклы, тыквы, огурцов. Решили не дать им погибнуть. Кто бы в доме ни проживал, овощи пригодятся. И Люда устроила небольшие грядочки. Рядом с ней в саду всегда была и я. Кажется, сколько ни дыши, все равно не надышишься душистым воздухом весеннего сада.
Все соседи засевали свои огороды. И лишь делянка под картошку, вспаханная папой Сережей под осень, оставалась черной. Скоро у всех зацветет картошка, а у нас — лебеда.
И Юрка с Людой в два утра по холодку засадили часть огорода картошкой, которой в погребе было немало. Пусть и наш огород цветет. Пятого мая к нам на своей машине приехал Игорь и привез ящики с олифой, растворителем, разными красками для наружного ремонта дома.
Документы по оформлению были все, наконец, собраны. Но официальное переоформление должны были сделать согласно закона после двадцатого мая. Решили заняться ремонтом.
В двух местах дома немного протекала крыша; железо стен, которым он был обит, тоже где-то проржавело и требовало покраски. И Люда развернула строительные работы. До малярных требовались многие столярные работы: ремонт карниза, замена досок, а их надо доставать, ремонтировать пилоны. Жизнь в Турках была не лучше городской — народ, отчаявшись, запил, и найти трезвого плотника стало проблемой. Бедняжке-Люде иногда и удавалось договориться с трезвым, но на второй или третий день он уже был пьяный. Пили поголовно все. С превеликим трудом многое все же удалось сделать, отремонтировать: карниз, пилоны, забор, ставни, ворота, заменить доску прогнившего пола в сенях.
Но были и радостные мгновения. Я с самого раннего детства не бывала здесь весной, не видела подснежников и ландышей. А они, оказывается, скрыли всю землю под вишней. И мы, жители пыльного Орска, наблюдали, чуть не затаив дыхание, как поднимался на грядках каждый росточек.
Начала спеть малина, появилась и первая смородина. Всего, конечно, не так много, но поесть хватало, и постоянно тянуло в сад. Поистине Турки — райское курортное местечко. Начала спеть вишня, а вскоре черешник и слива. А яблок — море. Они усыпали землю сплошным ковром, и нужно было выискивать на земле место, где можно было бы ступить ногой.