Мокруха
Шрифт:
По спине Прентиса снова покатился пот.
— Ну и хрен с ними, с озоновыми дырами-то, — пробормотал Прентис, включая кондиционер.
Удаляясь от студии, Прентис попробовал прийти к каким-нибудь выводам о встрече — и не сумел. Артрайт отнёсся к его идее без фанатизма, но это совсем не значило, что будущего у неё нет. Он даже чуток набрался отваги — ибо, как судачили на вечеринках Гильдии сценаристов, Голливуд из тех мест, где если не сдохнешь, то наберёшься отваги.
Как обычно после переговоров с тузами киноиндустрии, Прентис понятия не имел, на каком он свете.
Когда сам себя режешь, приятнее всего. Вот какой вывод сделал Митч этим утром.
Это был не обычный нож, купленный в лавке, а заточка из блестящего металла, оторванного от рамы стального зеркала. Наверное, алюмооловянный сплав или что-нибудь в этом роде. Зеркало было не стеклянное, а металлическое, чтобы его не разбили, но сосед Митча, Лонни, день за днём трудился над рамой, отгибая туда-сюда, и сумел отколупать её по диагонали. Получились два куска металла, заострённые на манер стилетов. Лонни дополнительно заострил их в душевой, о железную трубу, одну заточку оставил себе, а другую дал Митчу для самозащиты. Низ каждой заточки обмотали обрывками полотенец, чтобы хват был крепче.
Митч был в Центре для несовершеннолетних, сидел на полу в комнатёнке, которую делил с Лонни. Ему удалось разжиться ампулкой крэка. Он был в одиночестве: Лонни вытащили во двор на физру. Комната несколько походила на помещения маленького общежития. Стены выкрашены в два тона, оранжево-коричневые у пола, светло-оранжевые выше уровня плеч. Потолочные лампы за предохранительными решётками. Окно забрано толстыми металлическими прутьями. В двери смотровой глазок. Дверь была закрыта. Митч сидел на линолеуме так, чтобы его не могли заметить, просто заглядывая в глазок снаружи. Пускай думают, что он во дворе играет с остальными в баскетбол.
Может быть, стоило пойти в душевую, а то крови будет... Смыть в туалет. Но он не мог больше терпеть. Надо было сделать это прямо сейчас. Он вонзил заточку глубоко в плоть предплечья. Боли не было. Он чувствовал их радость. Сладкое вязкое ощущение — сироп награды. В тазу... копчике... позвоночнике... голове.
Кровь струилась по его руке и стекала на пол. Это не нож, а так, игрушка. Зонд, сенсор, щуп.
Митч Тейтельбаум, семнадцати лет от роду, смахивал на своего старшего брата Джеффа: такой же тощий, с быстрыми карими глазами, вот только нос немного меньше, а щёки не такие пухлые. Митч пробовал отрастить усы и ограничился дюжиной курчавых тёмных волосков.
— Как собачьи усики, — хихикнула Эвридика, и он их сбрил.
Он сбрил их за два дня до встречи с Больше Чем Человеком — но он больше не помнил, сколько с тех пор прошло времени. Шесть недель? Два месяца? Во всяком случае, случилось это на следующий день после того, как он в последний раз увидел Джеффа.
Он давно уже не видел Джеффа. Он не видел ни Эвридики, ни её брата Орфея. Была у той и сестричка поменьше, с очередным мифологическим имечком: Афродита. Уродливей детей ещё поискать надо. Но Эвридика — самая симпатичная из всех встреченных им девушек, и такая секси... Как любил говаривать Джефф, если чёрная вообще может быть секси, то эта — секси белее прочих... У него учащалось дыхание от одного взгляда на неё — как она переступает с ноги на ногу... И — совсем уж невероятно — он, кажется, тоже вызывал в ней чувства. Когда повезёт избавиться от Больше Чем Человека, он собирался вернуться и разыскать её. Она наверняка терпеливо его ждёт.
— У всех бывает первый раз, — откомментировала она.
Мысли его медленно
Он высвободился из футболки с эмблемой Iron Maiden и бросил её на пол. Лицо в железной маске, символ металл-группы, покрылось морщинами-складками и жутко заухмылялось. Не отводя от него взгляда, он рассёк грудь слева. Ему почудилось, что губы изображения шевелятся, и маска иронически скосила на него глаз. Он опустил взгляд на грудь и принялся смотреть, как методично режет сам себя ножом. Так же отстранённо и вместе с тем сфокусированно бреются или выдавливают прыщ. Рассекая лезвием заточки белую мягкую кожу, он пожалел, что не накачался: было бы глубже резать.
Глубже... глубже... кожа, мышцы, жировая ткань под грудиной сопротивлялись лезвию. Всё равно что разрезать заклеенный плотным слоем ленты пластиковый пакет — лента тянется, липнет к ножу. Толчок. Усилие.
Наконец нож рассёк грудину, лезвие показалось с другой стороны под соском, брызнул фонтанчик крови.
Только в этот момент он ощутил небольшую боль.
Блядь, что я с собой делаю? Как я сюда попал?
Тут мозгосироп снова облёк его мысли, боль исчезла, и он расслабился.
Вытащив заточку из груди, он продырявил ею джинсы и погрузил глубоко в бедро.
Он был не под наркотиками.
Он не рехнулся.
Он не чувствовал никакой боли.
— Я не видел Митча, гм, недель шесть или семь, — сказал Джефф, набив полный рот «доритос» [16] .
Том Прентис и Джефф Тейтельбаум смотрели, как «Сан-Диего Падрес» учиняют «Доджерс» преизрядную порку. Для просмотра они расположились на софе-футон в двухуровневой квартире Джеффа, рядом с открытыми дверьми французского балкона. В комнате, однако, висел плотный сигарный дым: пока Прентис отлучался помыть руки и привести себя в порядок, Джефф курил сигары одну за другой. Джефф вообще любил курить с друзьями сигары: он заявлял, что это «гейский стиль». Шуточка в стиле Джеффа.
16
Разновидность чипсов.
Из бассейна жилого комплекса доносились весёлые крики и визг плескавшихся. Чуть тянуло хлоркой. Жилой комплекс малоквартирных домов охранялся «по первому классу». Помимо охраны и телекамер на въезде, элитный статус подчёркивали такие детали, как спа, спортзал, сауна и бильярдная.
Гостиная у Джеффа оказалась в целом довольно аскетичная, не считая принта Нормана Рокуэлла с изображением розовощёкого улыбчивого пацана, гордо тянущего из озерца здоровенную рыбу на удочке. Джефф вырезал из глянцевых журналов маленькие фото голых девушек и приклеил их над рыбиной, так что те оказались у мальчонки на крючке.