Мокруха
Шрифт:
Без Акишра, препятствующих нашему единению, я чувствую Безымянного Духа так, как может ощущать настроение аудитории великий скрипач. Действительно, я ощущаю, как Безымянный Дух разделяет со мной все переживания, дарованные Небесным Талантом. Хотя я ни разу не видел его Присутствия физическими глазами, в последнюю ночь с Седьмой на пустынном, усыпанном галькой пляже, я остро ощутил Его. И, конечно, звёзды: я узрел невидимые обычному глазу созвездия меж привычных ярких. Созвездия тайного Негативного Зодиака, управляющие жизнями тайных властителей человечества. Зодиак сей зрю лишь я и, может, несколько подобных мне...
Минога,
— Я хочу сказать, если вы и впрямь хотите помочь мне, — с деланной наивностью говорила Алевтия, — то не могли бы вы дать пятьдесят или сто наличкой, чтоб я сняла комнату на пару дней...
— А, вон оно что. Я тебе найду жильё, — устало сказал Гарнер. — Я сниму номер в гостинице. Я обеспечу тебя едой. Но наличными я тебе даже пятицентовика не дам. Я знаю, что ты с ними сделаешь.
— Вы же проповедник. Либеральный методист или как там вас. Вы же просто проповедник, преподобный Гарнер, а священникам ваще-т’ положено доверять больше, чем копам...
— Тогда не доверяй мне. Без разницы. Уверуй в Господа, и этого достаточно.
— Не понимаю, почему вы от меня ждёте веры в Господа после того, как на меня свалилось всё это дерьмо, — сказала Алевтия. Она похудела, если не считать большого живота, под глазами залегли морщинки. На тыльной стороне рук виднелись небольшие язвы, покрытые коростой. На щеках их было ещё больше.
— Тебя снова подсадили на крэк, — сказал Гарнер.
— Ну... — сказала она и замолчала, явно решая, стоит ли это отрицать.
— У тебя свежие ранки на руках и лице. Кокаиновые мухи искусали? — продолжал он.
Она расплакалась, прихлюпывая и подвывая горлом, из носа потекли сопли. Он вытащил из ящика стола носовой платок и подал ей. Алевтия принялась яростно утираться, помогая себе пальцами. Ногти у неё были здоровенные, шестидюймовые, раскрашенные в золотистый оттенок, и загибались, как древесные корни. Белая, но с отметинами культуры гетто, подумал Гарнер. Надо полагать, вернулась к Дональду. Он решил спросить её об этом напрямую, оставив теологические дискуссии на потом.
(Почему Терри не звонит?)
— Ты вернулась к Дональду, да?
— А вы думаете, что это неправильно, раз он чёрный?
— Чёрт, да нет же! Не потому, что он чёрный. Потому что он чёртов наркоман, Алевтия, и он затащит тебя обратно в эту трясину.
Она совсем пригорюнилась, и Гарнер обнял её рукой за плечи. Она сказала, что ей очень жаль, что она понимает, какой это вред ребёнку, но — она обнаружила себя в пять утра в рок-клубе, в поисках Дональда.
— Ты же кокаина там искала, не так ли? По крайней мере, не меньше, чем Дональда.
— Ну ладно, я грёбаная наркоманка. Я не просила меня такой делать.
— Я тебя слышу. Я... такой же.
Он не употреблял наркотиков уже много лет, но об этой зависимости никогда нельзя говорить в прошедшем времени. Дай себе слабину — и пристрастие тут как тут.
— Я бывал там. Люди, которые говорят «сам виноват, что полез», просто говнюки. У нас у всех бывают в жизни моменты, когда либо в петлю, либо на иглу. Допустим, отчим насилует, а мать тебя за это колошматит. Ситуация говённая. Повторяется снова и снова. И ты себя чувствуешь — хоть на улицу сбегай. Я понимаю. Но как только уразумеешь,
Она покачала головой, продолжая всхлипывать. Он понимал, что её ломает. Зов иглы. Или, в её случае, зов понюшки. Она приложила руку ко рту, и Гарнер живо себе представил в её пальцах наркотическую сигарету или стёклышко с кокаиновым порошком. Глядя на неё, он видел маленькую девочку. Не намного старше его собственной дочки. От этого снова засаднило тревогой за Констанс.
Он подумал, а не вызвать ли копов, сказать им, что Констанс пропала...
Нет. Он знал наперёд, что ему ответят. Недостаточно долго. Дайте ей время. А когда выяснится, что он не так всё понял, как же Констанс на него обозлится...
Он принудил себя сосредоточиться на Алевтин.
— Алевтия, послушай. Ты кокаинщица, но ты почти соскочила. Это не так сложно. У нас даже не было шанса толком поговорить. Есть люди... Послушай. Крэк берёт своё двумя способами. Во-первых, он указывает тебе мнимый путь сбежать от себя самой. Аддиктивная личность, всё такое. Мы об этом говорили. Во-вторых, и это важно, Алевтия, он подчиняет тебя нейрологически. Он влезает в твою мозговую химию. Жмёт на кнопки. Видела, что случается с крысами, которым влезли в мозг? Крыса нажимает кнопку, проволока в мозгу замыкает центр наслаждения, и всё, крыса стала маленькой машиной для нажимания кнопки. Больше она ни на что не годна. Она не ест, не спит, она просто нажимает кнопку. Раз за разом. Так это работает, девочка. Так оно тебя переналаживает.
— Господи, как меня это заебало! — скривилась она. — Вы что, думаете, будто мы грёбаные роботы? Программирование говна?
Слёзы текли по её лицу, размывая макияж.
— В какой-то степени... Ты в ловушке. В нейрохимической ловушке.
— Это всё равно что в грёбаном мотеле с тараканами сидеть, — сказала она жалобно, потянувшись за платочком.
Он кивнул, подумав о ребёнке в её чреве. Ловушка внутри ловушки. Перевёл дыхание.
— Но если ты скинешь с себя это говно, если сумеешь выработать для себя новую систему поощрений, то обретёшь свободу. Мозг не сразу вернётся к норме, но это произойдёт. Главное, продержаться снаружи ловушки. Может, тебе стоило бы лечь в какой-нибудь дом призрения. Я тебе подыщу местечко в списках округа. Скажем, на шесть месяцев...
Алевтия только покачала головой и сказала, подумав:
— Можно мне сигарету?
Прежде чем он успел ответить, прозвенел телефон.
Алевтия удивлённо глядела, как Гарнер метнулся к трубке.
— Да!
— Мистер Гарнер? Это Терри. Ну, её машина здесь... но, клянусь, Констанс в молле нет. И все магазинчики закрыты...
Эфрам сидел за столом и делал очередную запись в дневнике. Старомодный круглый стол был единственным предметом мебели в комнате, не считая кресла La-Z-Boy [5] рядом с CD-проигрывателем. Он слушал Франца Шуберта.
5
Крупный американский поставщик домашней мебели.