Мокрый мир
Шрифт:
Они царапали камни и кричали вслед уходящим по склону людям:
– Выпустите нас, выпустите, выпустите!
Чтобы подсластить новость о смене курса, Нэй разрешил экипажу отдохнуть. Полная луна бороздила великую реку небес, освещала глиняного рулевого. Лита подлатала голема.
Команда когга сократилась до двух человек: Сынка и черного матроса с раненой рукой. Речники пили на камбузе ром, плескали под ноги тягучий напиток, чтобы он смочил доски – поминали ушедших. Сынок подливал Лите и не сводил с нее влюбленных глаз.
Запершись, он медленно разделся.
«Каллен» шел на запад.
В голове Нэя хранилась карта, принесенная из храма Чрева Кита. Карта, которую дал ему мертвый, занявший тело Литы Уильям Близнец.
Когг шел к острову железных повозок, работающих от молний.
И Нэй не знал, кто из пассажиров судна вернется в Полис живым.
Настороженный Вийон наблюдал за хозяином. Ныли ссадины. Стихи из книги никак не усваивались.
Через час угрюмой борьбы с поэтическими строками в дверь постучали. Нэй потянул за нить прозрачности и увидел покачивающуюся Литу. Захмелевшую, вздернувшую носик, подбоченившуюся.
– Не прикидывайся спящим! – заголосила она. – Ты ведь наврал, да? Маринк не посылал тебя к северным рекам? Ты изначально планировал продлить маршрут?
Нэй молчал, и Лита, поколотив дверь ножкой, удалилась.
Ему было горько оттого, что не он, не его фамильяр, а какая-то плебейка встала меж миром живых и вечно кипящей Рекой по ту сторону.
Гордость… чертова гордыня, на которую вечно указывал учитель.
– Ты должен моему отцу целый флот! – Голос Литы доносился из висящего на бимсе амулета. Раковину смотрителя Нэй забрал себе, а второй опрометчиво поделился с девицей. – Чтоб тебя кракены сожрали!
«Цыц!» – Нэй стрельнул пальцем в тут же заглохшую спираль.
Когг скрипел на волнах.
Нэй думал о тонкой стене меж мирами и о тьме снаружи всего.
Три нити сплелись воедино.
Подложив подушку под голову, Нэй глядел на появившуюся в углу тюльпу.
Созданная им девушка сидела смирно и безропотно улыбалась, а медовые волосы ниспадали на плечи и белую шею.
Такой – покладистой и покорной – Лита нравилась ему гораздо сильнее.
3. Гром и молнии
Нэй вошел без стука.
В каюте висел тяжелый запах. Тело девушки сражалось с болезнью, сражалось и проигрывало.
Лита слегла на пятый день пути к острову, расположение которого Нэй выведал у призрака Уильяма Близнеца. В полуобморочном состоянии, охваченная жаром, Лита жаловалась на боль в груди. Кашляла – сухо, нехорошо.
Нэй смочил над тазом суконку водой из кувшина, присел рядом с койкой и обтер лицо и шею девушки. Красных пятен стало больше, особенно на шее, которую словно охватил широкий алый ошейник. Лита слабо поморщилась, дрогнули воспаленные веки. Она посмотрела на тряпицу.
– Платье мое испортил? – Облизала посиневшие губы. – Не прощу.
– Пить хочешь? – спросил Нэй.
– Пить… – прохрипела Лита. Резко, горячо. Нэй ощутил это лицом.
Он дал ей теплой воды с
В легких Литы поселилась скверна, и колдун был бессилен перед пожирающим девушку недугом. Магические нити тянулись к энергетическим эманациям человека, страху, отчаянию, боли, питались этими грубыми выделениями, гаввахом, но не могли проникнуть глубже, подлатать, исправить. Любое воздействие на человеческое тело было поверхностным: наложить печать молчания, отвести взгляд, сменить личину. Игра с воздухом, фата-морганами и отражениями внешнего мира.
– Это все она… – Лита уронила голову на мокрую подушку, – эта сучья духоловка на островах… накликала…
– Отдохни.
– Только этим и занимаюсь. – Она сипло рассмеялась, закашлялась. Вийон съежился: от этих сухих раскатов длинная шея ласки будто укорачивалась. – Что, не нравлюсь тебе… такой?
Нэй смочил и выжал суконку, скрутил валиком и приложил к горячему лбу Литы.
– Не боишься… подцепить проклятие мертвецов? – спросила она, ее взгляд затуманился.
– Нет никакого проклятия, – сказал Нэй.
Он вспомнил об Аэде Немеде, придворном колдуне, лекаре и травнике. Перед мысленным взором возник широкий разрез рта Немеда, усаженный звериными зубами, раздавленный нос и зеленовато-мшистая кожа. Аэд Немед пускал больным кровь, ставил банки, которые вызывали подкожные кровотечения, боготворил пиявок… «Неужели все настолько плохо, – подумал Нэй, – что я готов поверить в силу кровопускания?» Нет, не готов. И не поверит, потому что видел, к чему приводит подобная «медицина». Зато не отрицал целебной силы природных лекарств – в этом Немед был искушен. Настои из трав, соцветий, меда, древесной коры…
Нэй прогнал зубастое зеленоватое лицо Немеда. Даже сумей он связаться с травником, на судне не осталось ничего, кроме сухарей, гороха и лаймов. Ах да, еще гниющее дерево и водоросли.
– Холодно, – сказала Лита.
Нэй накрыл девушку третьим одеялом. Убрал таз и кувшин под койку, чтобы не катались по каюте во время качки. Не знал, что еще сделать, поэтому развернулся и отворил дверь. Вийон забрался на плечо колдуна.
– Как… – донеслось из-под одеял. Нэй замер. – Как ты стал… погонщиком кракенов?
Голос Литы дрожал.
– Хитрая рыба… мы хитрая рыба… плюх…
Похоже, девушка бредила.
Нэй обернулся. Верхняя половина влажного бледного лица, отечные скулы, грязные волосы – не волосы, а распущенный на швабру канат. Он отвел взгляд и наткнулся на свое отражение в крошечном зеркале комода, увеличил магическим взглядом. Смуглая сухая кожа, запущенная щетина, которая уже могла называться бородой. Он редко отпускал бороду: она росла клочками, то ли из-за старых ран, то ли из-за крови неизвестного мужчины, которая смешалась с кровью матери Нэя и теперь текла по венам придворного колдуна.