Мол “Северный”
Шрифт:
— Сжижить воздух холодильной машиной, — подсказала Маша.
Мухтар сначала онемел от удивления, потом сказал:
— Можно подумать, что вы бортмеханик атомного самолета, а не я.
— Покажите, где засасывается наружный воздух? — попросила Маша.
— Нашу силовую станцию окружает кольцевая воронка. Воздух с огромной скоростью влетает в нее и по трубопроводам идет в этот турбокомпрессор. — Мухтар похлопал по кожуху самой большой из сидящих на общем валу машин. — В турбокомпрессоре воздух очень сильно сжимается и, конечно, нагревается.
— Сжатый
— И это верно. Холодный, но по-прежнему сжатый воздух идет на лопатки вот этой турбины…
— Турбодетандера, — поправила Маша. — На лопатках он расширяется, снижает давление и температуру и в конце концов становится жидким…
— Центробежный насосик подает жидкий воздух в урановый реактор, — подхватил Мухтар. — Воздух охлаждает реактор, а сам нагревается почти до полутора тысяч градусов и вылетает с огромной скоростью через хвостовое отверстие. Тем и создается реактивная сила тяги.
— Но часть горячего воздуха вы, конечно, направляете в газовую турбину, которая приводит в движение турбокомпрессор?
— Разрешите сдать вам вахту? — спросил Мухтар, застыв в церемонном поклоне.
Маша рассмеялась.
— А для взлета у вас запас жидкого воздуха в баллоне. Атомного же горючего хватит для полета вокруг земного шара много раз.
Мухтар признался, что не осмеливается еще что-нибудь показать столь просвещенной пассажирке и просит позволения с почетом проводить ее до кресла. Маша вздохнула, но согласилась.
Во время перелета Маша все же говорила еще раз с Росовым и пообещала Дмитрию Ивановичу вместе с ним осмотреть строительство в Голых скалах.
Еще на аэродроме Маше передали распоряжение академика лететь к нему в Проливы. У нее оставалось время, и она нашла Росова. Вдвоем с ним они отправились с аэродрома на стройку. Маша поражена была пейзажем Голых скал. Освещенные прожекторами стройки утесы, сверху белые, с боков черные — на обрывах снег не держался, — они казались перенесенными сюда с мертвой Луны.
Маша сказала об этом Дмитрию. Она уже так звала Росова.
— Знаете, Маша, — сказал летчик. — Мне захотелось полететь на Луну. Буду глядеть на лунные горы, о вас вспомню.
— Для этого вовсе не надо лететь на Луну, — улыбнулась Маша.
С утесов, на которые забралась Маша с Росовым, были видны рассыпанные по тундре огни. Электричество вытесняло полярную ночь.
— Здесь будет металлургический комбинат, — объяснял Маше Росов. — Говорят, к некоторым скалам тут молоток может пристать, не отдерешь. Какой-то геолог Омулев будто бы это открыл. Прямо хоть монумент ему здесь ставь. И самое интересное то, что завод будет работать не на коксе, а на атомной энергии. Тут и залежи есть. Вы, наверное, ребятишкам об этом не рассказываете. В физике-то, признайтесь, не очень маракуете?
— Нет, я физик, — тихо сказала Маша.
— Вот бы не подумал. Физику мальчишки любят. А девочки к физике, по-моему, мало расположены.
Маша пожала плечами.
У
Внизу их встретил старик в кухлянке.
— Очень здравствуй, незнакомый человек! Это что, жена будет?
— Жена будет ли — не знаю, а вот завод здесь у вас будет, — смеясь, сказал Росов.
— Наша тундра, наш завод, — закивал головой старик. — Наши люди помогают. Раньше за оленями ходили. Теперь сталевары будут. Женщины тоже нужны. Не жена? — Старик присмотрелся к Маше. — Зачем не жена? Хорей держать умеешь? — и он показал Маше шест, которым управляют оленями.
Маша отрицательно покачала головой
— Я в тундре одну вашу женщину знал. Настоящий человек. Хорей знала, машину знала. И ты жену учи, — обратился старик уже к Росову.
Молодые люди, простившись со стариком, пошли к огням тундры. Некоторое время молчали. Оба, быть может, думали о словах старика. И каждый по-своему. Маша — о переменах в тундре, а Росов…
Он неожиданно взял Машу за руку:
— Старик-то, может, правду сказал.
У Маши заколотилось сердце. Нет женщины, у которой не дрогнет оно при этом.
— В тундре нельзя одной жить. Старый закон. А я больше все тут, над тундрой да над морем летаю. Как, Маша, а?
Голос этого огромного мужчины звучал робко. Маше стало жаль его. Она растерялась. Она воображала, что знает, как Росов поступит в любом положении, а такого положения не учла. И меньше всего знала, как поступит сама.
Девушка молчала, а Росов не торопил ее. Он боялся, что она начнет говорить.
Конечно, можно было сказать, что они мало знают друг друга, что им надо познакомиться поближе, сказать все это помягче.
Маша шла с опущенной головой. Ей не хотелось так говорить. Но не принять же в самом деле это сумасшедшее предложение? Вот ведь какой он, оказывается, человек. Сердце нараспашку.
— Я заеду к вам сюда, в школу, — сказал Росов.
— Меня здесь не будет, — тихо проговорила Маша.
— Почему? — удивился Росов.
— Полечу в Проливы.
Росов понял это по-своему. Он хотел притянуть к себе Машу за плечи, но она отодвинулась.
— За это спасибо, Машенька. Ценю, что с нами опять хотите. Только теперь не подвезешь. В Проливы особый пропуск требуется.
Маша решила, что самое лучшее — это показать сейчас пропуск и рассеять некоторые недоразумения.
Удивленный Росов долго рассматривал пропуск на имя доктора физико-математических наук Марии Сергеевны Веселовой, заместительницы академика Овесяна по руководству специальной лабораторией в Проливах. Окаменевшее лицо летчика наливалось краской стыда. Он вернул пропуск Маше и сказал сдержанно:
— Предъявите начальству в аэропорту. Меня за глупости простите. Пойду самолет готовить.
И он пошел от Маши, не говоря больше ни слова. Маше хотелось побежать за ним, остановить, но она словно приросла к снегу. Что-то уходило от нее, хорошее, ясное…