Молчание
Шрифт:
Но Майкл? Майкл даже не понял, что ложь должна была делать, пока ему не исполнилось девять лет. Он не понимал, что то, что он знал и то, что другие люди знали, не было, по сути, одним и тем же. Эмма не помнила времени, когда она не понимала этого. И она не была уверена почему, в девять, Майкл начал учиться. Но он начал, он просто не трудился лгать, потому что он видел преимущество честности и был известен за это.
Не врать, однако, и не лгать были совершенно разные вещи. Эмма могла солгать, но это то, что толкнуло бы его через край, на котором он
Она вздохнула, успокоилась.
– Да, – сказала она ему спокойно, в то же самое время, как Эрик сказал:
– Нет.
Эллисон повернулась и уставилась на Эрика. Она поднялась, все еще держа руки Майкла. Она передала их Эмме, которая могла теперь нормально стоять на ногах. Майкл смотрел на Эрика и Эмму, и Эмма сказала, быстро:
– Эрик не знает, Майкл. Помните, он никогда не встречал моего отца.
Он новенький здесь.
Эрик открыл рот, чтобы сказать что-то, и Эллисон наступила, очень твердо, на его ногу. Она не пинала его, как это делала Эмма. Эллисон очень не хотела причинять кому-либо боль.
Майкл, однако, кивал. Это продолжалось слишком долго. Эмма освободил одну руку и очень нежно поглаживала обратную сторону руки Майкла, пока он не остановился.
– Он умер, Эмма.
– Да.
– Он раньше чинил мой велосипед.
– Да.
– Почему он был здесь?
Она начала говорить, что не знает, потому что это было правдой. Но она остановила себя. Все было гораздо сложнее, когда Майкл был рядом. Но также все было более чистым.
– Он пытался помочь мне, – сказала она, вместо этого.
– Как?
– Я думаю, что он знает, что именно вызывает головные бол".
– Это не сотрясение?
– Нет.
– О. – Пауза. – Куда он ушел?
– Я не знаю.
– Он вернется?
– Я не знаю, Майкл. Но я надеюсь на это.
– Почему?
– Потому что я скучаю по нему, – сказала она мягко.
Майкл кивнул снова, но на сей раз, это был нормальный кивок.
– Я тоже скучаю по нему. Он, правда, был призраком?
– Я не думаю, что призраки существуют.
– Но я видел его.
Она кивнула.
– Я тоже видела его. Но я не знаю, кем он был.
– Он выглядел так же, – Майкл рассказал ей. – И ты сказала, что он тот же.
Она сказала это. Она помнила.
– Я думаю, что призраки, предположительно, страшные, – предложила она. – Вот почему я думаю, что он – не призрак. Разве он был страшным?
– Нет. Да, конечно. Немного.
Эмма приняла это.
– Он не хочет забрать тебя? – продолжал Майкл. – Ты не собираешься умирать, не так ли?
– Все умирают, – сказала она ему.
– Но не сейчас.
– Нет, Майкл, – удалось сказать ей. – Он не хочет забирать меня. И даже если бы хотел, я не уйду. – Она осознала, внезапно, куда это идти, и ужасно не хотела идти туда.
Майкл закрыл глаза. Эмма приготовилась, поскольку Майкл открыл их снова и спросил:
– Натан тоже вернется?
И через
–Я не знаю.
Эмма знала, что ее мать была расстроена. Но расстроенная или нет, Мэрси Холл настояла на том, чтобы дождаться компьютерной томографии. Эмма сказала Эллисон, что она должна пойти домой с Эриком и Майклом, но это тоже не имело успеха. Они толпились вместе в тишине. Мать Эммы почти ни с кем, кроме доктора, не разговаривала, а Майкл сидел спокойно, обдумывая свои мысли.
Эллисон волновалась, но тоже много не говорила; было трудно найти место, которое заставляет спрятать свои слова за различными видами молчания, такое как эта приемная комната.
Компьютерную томографию пришлось ждать четыре часа. Результат, как им сказали, будет направлен семейному врачу Холлов, что означало, настолько Эмма была обеспокоена, что они не нашли ничего чрезвычайного. Чтобы подтвердить это, доктор заполнил бумаги выписки, или как их там называют, дал матери Эммы рецепт на тайленол, но более сильный, и также дали совет относительно головных болей. Эмма устала, и ее тело все еще странно реагировало на свет, как будто часть ее пропала. Но она больше не чувствовала боли.
Никакой физической боли.
Эрик ничего не говорил. Он ждал. Когда тесты Эммы были готовы, он предложил Эллисон и Майклу подвезти их домой. Эмма предпочла бы побыть в их компании, но было ясно, что ее мать не хочет. Майкл и Эллисон поехали домой с Эриком.
Эмма поехала домой с матерью в автомобиле, в котором было так же тихо, как в могиле. Это было хуже, чем неловкость. Это было болезненно. Мэси не отрывала глаз от дороги, руки на руле, и ее слова оставались за закрытыми губами. Выражение ее лица было далеким; обычное безумное беспокойство о работе и о школе ее дочери было полностью невидимым.
Эмма, которая часто с трудом выдерживала любопытные вопросы матери, приветствовал бы их сегодня вечером, но потому, что Вселенная была навыворот, они не прозвучали. Она получила, наоборот, женщину, которая видела своего мертвого мужа, и не могла говорить о том, что это значит. Возможно, причиной нежелания узнать, что это значит, была трудность разговора.
Когда они прибыли домой, было 8:36.
Лепесток приветствовал их у двери счастливым-но-укоризненно лающим хныканьем.
– Извини, Лепесток, – сказала Эмма, обхватывая его шею и приседая, чтобы обнять его. Она знала, что ей в лицо сейчас пахнет собачьим дыханием, но, в данный момент, ее это не заботило.
Мать Эммы пошла на кухню, и Эмма, опустив школьный рюкзак перед дверью, взяла Лепестка на буксир. Они кратко, и молча, исследовали содержимое холодильника, в котором было достаточно пищи, чтобы прокормить двух человек, если бы только захотелось есть приправу и слегка заплесневелый сыр. Были еще молоко и яйца, на которые Эмма посмотрела с сомнением; ее мать часто останавливалась в магазине по дороге домой с работы.
Сегодня, она вместо этого зашла в больницу.
– Пицца? – спросила Эмма.