Молчание

Сагара Мишель

– Не очень много, – наконец сказал он. – Но он есть.

– Где?

Он поднял руку – его рукава немного смялись – и показал.

– Дай мне какую-то информацию, которую я могу прогуглить.

Снова та же улыбка. Она ненавидела ее.

– Мертвые могут, по крайней мере, говорить друг с другом?

– Некоторые могут. Это зависит. .

– От чего?

– От силы, Эмма.

– Но Эрик и Чейз сказали...

– Они не мертвые.

Она дрожала, и пуховое одеяло не помогало. Его руки снова опустились

по бокам, и тогда он прошел через комнату к ее кровати и опустился возле нее на колени, будто ей снова было четыре года, она была больна и не спала среди долгой ночи.

Он коснулся ее лба рукой, и она прошла сквозь нее. Или это началось.

Она потянулась и схватила руку. И да, было холодно. Но она чувствовала что-то в сердце этого льда, что-то подобное тому, как солнце дает тепло, неся свет. Она привела свободную руку в чувство и ухватилась за его, держала ее и чувствуя свою руку без болезненного покалывания, впервые с тех пор, как она показала мертвых своим друзьям.

А затем она закричала и спрятала обе руки за спину, будто тепло обожгло ее.

– Папа, нет!

– Эмма, в противном случае ты не протянешь и неделю. Я мертв, – добавил он мягко. – И в этом мире, что означает только одно – рано или поздно. Кто-то захочет получить ту силу, что есть у меня. Я бы предпочел отдать ее тебе сейчас, потому что когда я даю ее тебе, я спасаю жизнь своей упрямой и очень дорогой дочери.

– Я не смогу ничего больше дать тебе. Позволь мне дать тебе это.

– Ты можешь. Ты можешь говорить со мной. Ты можешь приходить чаще. Ты можешь сказать мне, что я вполне нормальна.

– Разговоры ничего не стоят.

– Прекрасно. Они ничего не стоят. Но это лучше, чем ничего.

Он вздрогнул.

Она бы не коснулась его руки снова, потому что поняла, что инициатором прикосновения должна быть она. Он мог коснуться ее, но контакта бы не было. Она знала это, потому что он пробовал.

– Мне не холодно теперь, – прошептала она, и это было правдой. Но она чувствовала себя как... вампир. Даже хуже. Холод был бы лучше, чем это.

Эрик и Чейз приехали в 8:30 утра.

Если бы не было отца Эммы, первой подсказкой был бы Лепесток, который соскочил с кровати, помчался вниз по лестнице и зашелся заливистым лаем. Но даже во сне она помнила о Брендане Холле, и он вернулся в 8:00. Это было хорошо, потому что в хорошие выходные дни, мать не поднималась с постели до половины десятого, а то и до десяти. Учитывая шок от созерцания своего умершего мужа, Эмма подумала, что это были бы плохие выходные. Для ее матери.

Это было бы полезно, но Эмма почувствовала вину.

Повернувшись, держась за нижнюю часть перил, она направилась на кухню, проверила молоко, яйца и хлеб, осматривая все немного тревожно и хмуро. Она также осмотрела сахар, темный сахар, кленовый сироп, корицу, кофе и чай. Покончив с этим, она накормила Лепестка,

который немного нервничал, потому что она все сделала не в верном порядке. Если бы он мог говорить, он пожелал бы, чтобы его кормили в течении всего дня.

Было слишком рано, чтобы звонить кому-нибудь, и она не знала точно, когда именно появятся Эрик с Чейзом, поэтому она сидела на диване, скрестив ноги на кушетке с головой Лепестка на коленях. И думала о некромантии. О некромантах. И о мертвых вокруг нее. О вечно мертвых. Это был не очень веселый способ убить время, но таким образом она провела не одни выходные. За исключением, некромантии.

Когда Лепесток спрыгнул с дивана и направился к двери, она пошла за ним. Она не потрудилась заставить его замолчать, потому что это никогда не работало; вместо этого она стала между ним и дверью, пытаясь загородить проем, когда открывала ее.

Чейз и Эрик были почти на крыльце.

– Может вы, парни, поспешите? Я не хочу, чтобы Лепесток разбудил мою маму.

– Она может спать, не смотря на это? – Очень скептически Чейз посмотрел на Лепестка, лай которого можно было услышать через две закрытые двери и на приличном расстоянии.

– Не более десяти минут.

Они поспешили в дом, потому что Эмма выпустила молочную косточку из руки. Ротвейлер прекратил лаять и начал ее грызть. Эрик присел и погладил его по голове. Поскольку Лепесток был собакой с довольно мягким характером, он не предполагал, что Эрик захочет украсть его лакомство, и Эрику пришлось держать его за лапу.

Она была занята на кухне и была удивлена, когда вошли Эрик и Чейз.

– Мы можем тебе чем-нибудь помочь? – спросил Эрик.

– Ответь нет, доверься мне, – сказал Чейз Эмме. – Потому что я вижу, что стол уже накрыт.

Эмма, разбивая яйца, даже не взглянула на Чейза.

– Да?

– Он может накрыть стол, помыть посуду, даже вынести мусор, если на него поворчать. Но еду ему доверять нельзя.

– Потому что он ее съест?

– Потому что он все испортит. Однажды он забыл о том, что варятся яйца, они потом отскакивали от стены, как мячи.

– Это произошло только однажды, – сказал Эрик Эмме.

– Потому что мы никогда не позволяли ему попробовать еще раз.

– Чейз любит готовить, потому что это освобождает его от мойки.

Чейз усмехнулся.

– Тоже верно.

Эмма смотрела на них и смеялась. Острая зависть единственного ребенка подкралась к ней, не смотря на то, что они не были настоящими братьями. Трудно было не любить их, даже зная, что они делают. С другой стороны, если она нуждалась в реальных друзьях, то Эллисон придет в ближайшее время. Она взглянула на часы. Еще не время для звонка Майклу.

Чейз надел передник.

– Нет, правда, мне не нужно помогать.

– Не оставляй всю территорию кухни на мне, – сказал он ей весело.