Молчать нельзя
Шрифт:
— Минут через пять после того, как умер последний, открыли обе двери и все люки. Наступил черед действовать нашей команде. Все пошло обычным порядком. Искали золотые зубы. Стригли. Знаете, эсэсовцы продают человеческие волосы по пфеннигу за килограмм. Когда «зубодеры» и «парикмахеры» закончили, мы перенесли убитых в ров.
Казимир пытался скрыть свои чувства под маской циничного равнодушия.
— Затем их стали сжигать. Я никогда не видел такого пожарища. Сперва занялись тряпки, но скоро стали гореть и трупы. Мы с любопытством заглядывали в ров. Я тоже, чтобы не упустить что-либо из «удовольствия». Мертвецы
Мои ресницы и брови тоже остались там, во рву, но это не так важно, если учесть, что случилось с теми, которые находились в нем.
Огонь поднялся вверх на десятки метров. Невероятно! Треск пламени, вонь, дым. Когда, кроме бушующего пламени, ничего не стало видно, эсэсовцы погнали нас назад, к бункерам.
Туда на машинах прибыли новые группы эсэсовцев. Офицер зачитал номера. То были номера крематорского персонала. Половина эсэсовцев ушла в лес. И тогда офицер, зачитавший список, сказал крематорским, что они хорошо поработали и заслужили свободу, поэтому могут бежать в лес и там спрятаться. Какой добряк этот эсэсовец, не правда ли? Я никак не мог понять, почему эти парни дрожат как осиновый лист и отказываются бежать. Мне объяснили. Это «охота на зайцев». Оказывается, в крематории рабочие работают от четырех до шести недель. Затем их заменяют. Иногда их отправляют в газовую камеру, но если эсэсовцам приспичит повеселиться, устраивают «охоту на зайцев».
Заключенных загоняют в лес, который со всех сторон окружен немцами. Начинается «потеха». Можно прятаться в ямы, забираться на деревья, зарываться в землю, от этого лишь веселей идет «охота».
Кнутами пленников заставили бежать в лес. Эсэсовцы подождали несколько минут и тронулись тоже. Офицер велел нам внимательно смотреть, так как и мы скоро. тоже примем участие в этой забаве.
Мы видели немного. Мешали деревья, но слышали все. Выстрелы, проклятия, когда пуля не попадала в цель, и вопли раненых.
— Завтра ты пойдешь в карьер, — сказал Януш. — Попытайся не думать о том, что видел сегодня.
— Черт возьми, ваше преосвященство, сегодня вы должны благословить меня трижды, иначе я совсем не усну.
— То, что видел ты, и наполовину не так ужасно, как то, что случилось этой ночью в одиннадцатом блоке, — ответил ему ксендз.
— На сегодня хватит! Молчите! — сказал Тадеуш. — Вы сами говорили, отец, что лучше молчать.
— Может быть, все же лучше знать, — прошептал Мариан.
Глава 6. АННА ЛИВЕРСКАЯ
В воскресенье вечером, когда Стефан Яворский сошел с поезда в Билаутах, он привлек внимание нескольких поляков, находившихся на станции.
Здесь все знали друг друга, и появление нового человека в маленькой деревушке не останется незамеченным.
Конечно, Ливерским можно предъявить свой документ из тайной полиции и разговор с ними вести только по-немецки. Но это опасно. Могут заинтересоваться им самим. Нет! Это не годится. Нужно что-то придумать, и он придумал.
Когда стемнело, Стефан направился к домику ксендза,
Ксендз оказался не из разговорчивых. Он не предложил Стефану сесть и сурово смотрел на него огромными, резко выделявшимися на испещренном морщинами лице глазами.
— Что вам нужно от Ливерских?
— Меня прислал Казимир Полчанский.
— Казимир Полчанский, как я слышал, убит. А если он и жив, то находится там, откуда с визитом не ездят!
— Он жив, — ответил Стефан. — Находится в Освенциме. Работает за лагерем вместе с вольнонаемными. Я один из них.
— Интересно, как вы сюда попали. Ведь в поездах все время проверяют документы?
— У меня есть справка из тайной полиции, — сообщил Стефан.
— Вон! — закричал ксендз. — Ливерские достаточно пережили. У них расстреляли отца, когда бравый Казимир спятил, а мать… Оставь их в покое, нацистская собака! Сажай меня, если тебе кто-то нужен. Я скорей откушу себе язык, чем скажу, где они живут. Иди расспрашивай своих дружков-убийц.
— Я помогаю Казимиру, — ответил спокойно Стефан. — Он хочет бежать, а для этого нужна его фотография. Она есть у Анны. Приехав сюда, я рискую своей головой, — добавил он с гордостью. — Завтра, в шесть утра, мне нужно вернуться.
— Рассказывай все! — приказал ксендз.
— Тогда я должен рассказать и о своем позоре.
— Неважно, о чем ты будешь говорить. Я хочу слышать правду и сразу пойму, если ты будешь лгать.
— Поклянитесь, что вы будете мо…
— Хоть я и в юбке, но я не баба, — со злостью перебил его ксендз.
— Моя жена живет с немцем, — сгорая от стыда, начал Стефан. — Я был трусом, молча терпел и жрал вместе с ней то, что приносил этот шкоп. Затем…
И он рассказал все.
Суровое лицо ксендза выражало сочувствие. Он с жалостью поглядывал на Стефана.
— Садись. Давай выпьем. У меня есть немного водки. Довоенной.
— Не могу. Нет времени. Я должен уехать чуть свет. А у Ливерской тоже, может быть, придется рассказать все с самого начала.
— Если они не натравят на тебя собак, — задумчиво проговорил ксендз. — Я пойду с тобой. Так будет вернее. После расстрела мужа Ливерская слегка помешалась. Да и по деревне тебе сейчас не пройти. Недавно кто-то перерезал здесь телефонный кабель, и теперь после десяти вечера появляться на улице запрещено. Расстреливают на месте. А сейчас уже десять. Подожди, я надену рясу. Если нас задержат, я скажу, что иду соборовать старуху Ливерскую.
— А я?
— Но ведь у тебя есть справка из тайной полиции?
— Да, но может показаться странным, что агент тайной полиции вместе с ксендзом идет к умирающей. А что если я надену отихарь?
— Хорошо.
Ксендз постучал в дверь. С громким лаем собака набросилась на пришедших, даже в темноте было видно, как блестят ее зубы.
— Кто там? — спросили за дверью.
Голос был мягкий и грустный.
— Это я, ксендз. Вам придется ответить за то, что ваша собака чуть не разорвала меня в клочья.