Молчать нельзя
Шрифт:
— Дайте, я и этого напою!
Но Клейну жалко было расставаться со своей «игрушкой».
— Угости немножко. Пусть попьет водички из этой бочки. Она придется по вкусу этой скотине.
— Я не хочу пить, — в ужасе произнес Генек.
Но капо уже нес полный котелок мутной, грязной воды, в которой только что утопили человека, товарища! Генек содрогнулся.
— Пей! — приказал Клейн грозно.
Генек стал пить, сгорая от стыда, с трудом сдерживаясь, чтобы его не вырвало. Он выпил все до капли. Клейн остался доволен.
— Пошли, — весело
Генек немного замешкался. Карлик толкнул его в спину.
Они прошли мимо Стефана, который стоял оцепенев, без кровинки в лице и, волнуясь за Генека, наблюдал за всем происходившим.
— Мужайся, друг! — шепнул он Генеку.
— Ты, морда, куда суешься? — заорал Клейн, семенивший на коротких ножках рядом с Генеком.
Через каждые сто метров пути он заскакивал вперед и, размахнувшись, бил Генека. Ведь надо всем показать, какой он сильный. Генек послушно падал. «Три дня карцера — не сладко, — Думал он, — но выдержать можно». Он выдержит и выйдет оттуда невредимым. Его силы утроились от этой страшной воды. Вместе с нею он выпил новую порцию ненависти, а ненависть увеличивает силы.
Януш давно пытается узнать подробности об одиннадцатом блоке. Когда Генек выйдет оттуда, у Януша будет точная информация из первоисточника.
Карлик с конвоируемым вошел в лагерь. Он останавливался около каждого эсэсовца и рассказывал о своем триумфе.
— Напал на капо. Очень сильный парень, а я стукнул его разочек в висок, и он свалился, как спелая груша. Ну, как тебе нравится мой кулак, скотина?обращался он к Генеку и демонстрировал свой удар. Генек падал. Эсэсовцы смеялись.
— О! Клейн, ты можешь стать боксером! Куда ты его тащишь?
— В одиннадцатый блок. Три ночи карцера и три дня работы со штрафниками. Я хочу сдать его сам.
— Мы только что оттуда. Там сейчас русские пленные. Покажи этому типу. Взглянуть стоит.
— Шнель, болван! — заторопился Карлик.
Еще издали услышал Генек крики, несшиеся из одиннадцатого блока. В дверях их никто не встретил. Клейн втолкнул его в коридор, а затем через боковую дверь ввел в просторное помещение.
Что там творилось! Эсэсовцы и капо избивали голых пленных. Горела печь, на углях лежали раскаленные добела железные прутья.
Больше всех свирепствовал Рихтер. Генек подумал: «У кого хватит сил отомстить за все это? Найдется ли такой человек, который придумает злодеям достаточно суровую кару?»
— Вот это да! — обрадовался Клейн.
Вооруженные свинцовыми дубинками немцы гонялись по всему помещению за русскими и били по чем попало, ломая руки, ноги, пробивая головы. Каждый удар гулко раздавался в комнате. Человек сорок уже лежали на земле, корчась от боли или потеряв сознание. Убегавшие падали, спотыкаясь о тела своих товарищей. Но палки их настигали. Дикая сцена длилась не меньше часа, до тех пор, пока не попадали все русские.
— Контроль! — скомандовал один из эсэсовцев, с удовольствием наблюдавший в стороне за расправой.
Потерявшие
Когда страшный «контроль» показал, что в живых не осталось ни одной души, Рихтер заметил Генека.
— Ты как здесь очутился?
— Меня пригласили полюбоваться спектаклем, — ответил Генек.
— Он напал на капо, — объяснил Клейн. — Я стукнул его легонько рукой, а он свалился как мешок.
— Ты знаешь, что я одним ударом разбиваю череп, — сказал Юп Генеку и посмотрел на свинцовую дубинку, которую держал в руках.
— Он отсидит три ночи в карцере и три дня отработает со штрафниками, но не больше, — прервал Клейн.
— Ну-ка дай я взгляну на твою морду, — подошел Юп к Генеку. — Эге! Никак, дружок писаря?!
— У меня нет друзей, — насупившись, буркнул Генек.
— Пошли, — позвал его Карлик, — отведу тебя в «санаторий».
В конторке записали фамилию и номер Генека. Сюда из камер, находившихся внизу, доносилось пение взбунтовавшихся заключенных. Им было слышно, как расправлялись с русскими. И они знали, что скоро придет их черед, как бы они себя ни вели. Поэтому они пели партизанские песни. Пели смело, вызывающе. Генек приободрился. Посмотрел на писаря, корпевшего над своими бумажками, и на портрет Гитлера. В нем опять заговорил Мордерца, ему захотелось свернуть шею эсэсовцу и Клейну, завладеть их оружием и устроить немцам хорошую потасовку, но он сдержался.
— За что сюда попал? — спросил — эсэсовец.
— Справьтесь у него, — кивнул головой Генек в сторону Клейна.
— Проклятый ублюдок, если еще раз осмелишься грубить, я тебя…
— Брось, — вмешался Клейн. — Я проучил его достаточно.
Он снова стукнул Генека своим до смешного маленьким кулачком. Генек не шелохнулся. Писарь отвлекся от своей работы. Карлик готов был убить Генека. В бешенстве он ударил Генека еще раз. Генек упал. Надо выжить. Что толку, если его прикончат? Надо бежать, найти партизан. И мстить. Он вдвойне оправдает свою кличку. Только бы попасть на волю. Он заставит шкопов на своей шкуре испытать все, что они делают здесь с заключенными.
— Запиши — непослушание, — велел Клейн другому офицеру. — Три ночи в карцере и три дня работы в штрафной.
— Я пошлю его в группу Кранкемана. Этот умеет обламывать непослушных.
— Очень хорошо, — одобрил Клейн. — Я, пожалуй, сам отведу его вниз. Пусть прохладится в карцере, а буянить будет — помести в одиночку.
У Генека тошнота подступила к горлу, когда он вдохнул затхлый, спертый воздух подвала. У входа лежали два трупа, за дверями не было слышно ни звука.
«Зеленый» со шрамом на лбу открыл дверь, втолкнул Генека в подвал и захлопнул ее.