Молчуны
Шрифт:
Они вышли, спустились на уровень и пошли вдоль металлических плотно закрытых дверей. В каждой было крохотное окошко на уровне глаз и низкая прорезь для миски на уровне пола. Костик заглядывал в окошки. В полутемных камерах все вели себя по-разному: кто-то сидел в углу, сжавшись, словно пытаясь спрятаться, кто-то монотонно вышагивал по периметру камеры, некоторые откликались на еле слышимый лязг открываемого окна – бросались на дверь, стучали кулаками, молили и требовали выпустить. В одной из камер полностью обнаженная женщина с длинными распущенными волосами извивалась в танце под музыку, слышимую лишь ей. От увиденного Костика охватили тоска и сосущее чувство безнадежности. На мгновение мелькнула мысль, что здесь он и проведет остаток жизни.
– За
– За дело, – осклабился охранник. – Утиль. Отбросы общества. Хоть какой-то толк от них будет, – он резко замолчал.
– Какой толк?
– Не твоего ума дело! – внезапно разозлился охранник. – Рано еще тебе знать! Отработай как положено, а там посмотрим!
Костик не понял, отчего охранник разозлился, но спрашивать перестал. Он решил, что будет вести себя по-умному: молчать, наблюдать, запоминать и думать. Может быть, это сработает, и он поймет, как быстрее освободиться.
Он вспомнил, что они привезли сюда девушку после больницы. Это его озадачило: девушка выглядела совсем молодой и на отъявленную преступницу не походила. Но нарушать собственную тактику не стал и снова промолчал.
Они ходили еще некоторое время по этажам. Охранник показал ему отсек, в который заходить Костику не следовало.
– Тут рабочие помещения, тебе туда нельзя. Но за ними следи: двери должны быть всегда закрыты. Обычно так и есть, но проверяй каждый раз. Комната охраны рядом. В ней редко народ бывает, чаще все собираются на следующем уровне, – он снова отвел его в конец коридора и завел в маленькую комнатушку.
– Вот твоя конура. Жить тут будешь. Не хоромы, но и не камера. Ты тут пока посиди, почитай инструкцию. Мне надо новенькую на допрос отвести. Ты сегодня вроде как учишься. Смена завтра.
Костик не стал изучать инструкции. Он прилег на узкую неудобную кровать и задремал. Ему снилась мать, раскатывающая на кухне тесто. Кожа оголенных предплечий белая от муки. Сухожилия натягиваются, как тугие нити, и тут же спадают, растворяясь под кожей. Кусок теста плющится, плавится на глазах, истончаясь и превращаясь в тонкий лист. Сладкий запах ванили мешается с запахом материнских духов и раскаленной печки. Костик потянулся к матери рукой…
Его разбудил громкий мужской смех в коридоре. Грубые голоса удалялись, оставляя после себя легкое эхо. Костику удалось расслышать несколько слов.
– Я первый! Вжарить! По кругу… Девку…
Он окончательно вырвался из сна, и это внезапное пробуждение заставило его сердце колотиться часто и сильно. Костик и сам не понял, что вынудило его выйти из комнаты и последовать за удаляющимися голосами. Возможно, какое-то шестое чувство подтолкнуло его. А возможно, это монстр внутри него учуял запах вероятной жертвы и отправил на охоту. Костик успел увидеть, как четверо охранников зашли в комнату отдыха в другой части коридора. Чем ближе он подходил к двери, тем сильнее стучало его сердце, гоняя по сосудам адреналин. В последний момент Костик спохватился, что нарушает данное себе слово вести себя по-умному. Он даже развернулся и сделал шаг обратно, но тут услышал женский крик и грязную ругань. Костик бросился к двери.
– Куда? – кто-то схватил его за рукав. Рядом стоял тот самый тощий охранник.
– Там кричат, – Костик с трудом взял себя в руки.
– И что? Парни разбираются с заключенной. Она, между прочим, проникла в охраняемое государством место. Может она шпион вообще. Тебя что, шпионы волнуют? – зловещим голосом спросил охранник.
– Но их четверо, – растерялся Костик, – и чего они в комнате отдыха с ней разбираются? И они же охранники…
Но высказать свою мысль он не успел. Дверь распахнулась, и на пороге показалась совсем юная девушка. В голубых глазах метался страх, но худое скуластое лицо выражало упрямство и решительность. Короткие русые волосы торчали в разные стороны, делая ее похожей на мальчишку, но это не портило ее, а придавало очарование. Костик на мгновение остолбенел, засмотрелся и не сразу понял, что происходит. И лишь когда девушка кинулась
– Уууууу! Удавлю вас, ублюдки! – ринулся он на охранников в комнате.
Бить было приятно. Костик наносил удары с размахом, откидывая руку со сжатым кулаком далеко назад, с наслаждением ощущая каждый раз, как костяшки пальцев глубоко вминают человеческую плоть. Звук удара напоминал звук бросаемого на стол теста, и это тоже доставляло ему удовольствие. Девушка на секунду исчезла из его поля зрения, а потом он услышал крик боли, и огненный шар ярости вспыхнул еще сильнее. Он что-то кричал, сжимал кому-то ребра, пока не ощутил хруст, снова вминал кулаки в чужую плоть и снова кричал. Он даже не увидел, а почувствовал, что девушка оказалась позади него, и встал к ней спиной. Кто-то бросился на него с шокером, и он выбил шокер сильным ударом, повалив нападающего на пол. Костик мял, стискивал, крушил, бил, толкал и слышал треск костей, хрипы и крики охранников. Сознание отключилось, и Костик исчез – на поверхности бушевал монстр. Но в одно мгновение все стихло. Он очнулся от тишины, прерываемой только его тяжелым дыханием. Ужасно зудели костяшки пальцев. Он поднял их к глазам – кожа на них лопнула и оползла, оставив кровавые ссадины.
Костик обернулся. Девушка все также прижималась к стене и не сводила глаз с лежащих на полу тел. Рядом стояла невысокая средних лет женщина. В руке у нее был шокер, у ног лежали двое охранников. В женщине Костик узнал ту докторицу, к которой они ночью привезли девчонку. Докторице здесь явно было не место, и шокера в руке у нее не должно было быть, и вся эта невероятная очевидность так потрясла Костика, что он только и смог пробормотать:
– Опа, а вы тут чего делаете?
Глава 11
Павел отработал на фабрике почти две недели. Работа была не сложной и спокойной. Иногда ему даже казалось, что, наконец-то, он нашел баланс между необходимостью выживать и собственным умиротворением. Если считать фабрику огромным механическим зверем, производящим энергию, и не думать о тех, кто является деталями этого механизма, то можно сохранять душевное равновесие. Не думать было довольно просто: сферы были металлическими, а единственное окно на уровне глаз – темным, не пропускающим света. Первое время Павел пытался пробить эту тьму лучом фонаря, но луч растворялся в толще стекла. Иногда он прислушивался, прижимаясь ухом к плотной оболочке, но ни звука, ни движения не улавливал.
Поначалу ему было жутко от огромного пространства с невидимыми существами. Он бродил по длинным переходам между рукавами и сотами и иногда каждым волоском на затылке ощущал чужое присутствие. Дыхание сбивалось, сердце начинало тяжело и часто биться в груди. Тогда Павел быстрым шагом возвращался к шлюзу, прижимался спиной к стене и замирал. Но еженощная монотонность всех процессов не менялась, и он свыкся и влился в эту будничность.
Он выбрал себе один из домиков, и его радовало собственное закрытое от чужих глаз и визитов пространство. Ему даже удалось создать уют, устроив себе что-то вроде кабинета в одном из углов. Там стояло кресло, стол и книжная полка, где он выставил старые, доставшиеся от деда книги. На подоконнике он разместил крохотную орхидею, выращенную им из законсервированных клеток – единственное напоминание о его профессии биоинженера. Проснувшись, он усаживался в кресло с чашкой травяного чая и долго перелистывал истонченные страницы книг. Возникшее безлюдное пространство вокруг стало для него отрадой, и он тщательно оберегал собственную уединенность.