Молитва об Оуэне Мини
Шрифт:
Все время, пока мы шли по центральному проходу, Роза Виггин освещала нас «столпом света»; какая сила заставляла ее делать это? Идти нам было некуда, кроме как на улицу, в снег и холод. Чтобы получше рассмотреть Младенца Христа, волы и ослики посрывали свои головы. В основном это были маленькие дети; некоторые, хоть и немногие, — даже меньше Оуэна. Они глядели на него с благоговейным трепетом. Пронизывающий ветер продувал Оуэна сквозь плотные слои пеленок; его голые руки порозовели, и он, поеживаясь, сложил их на своей
— ДА, КСТАТИ, НАСЧЕТ МОЕЙ ОДЕЖДЫ, — обратился ко мне Христос Господь. — ЗАБЕРИ ЕЕ И ОСТАВЬ ПОКА У СЕБЯ.
— Ну конечно, — заверил его я.
— ХОРОШО ВСЕ-ТАКИ, ЧТО НА МНЕ ОСТАЛСЯ ВЕЗУЧИЙ ШАРФ, — сказал мне Оуэн. — ПОЕХАЛИ ДОМОЙ! — приказал он своим родителям, и мистер Мини включил передачу.
Снегоуборочная машина свернула с Центральной улицы на Эллиот-стрит. Вообще-то в Грейвсенде принято уступать им дорогу, но сейчас даже снегоуборочная машина уступила дорогу Оуэну.
Торонто, 4 февраля 1987 года — в среду на утренней службе с евхаристией почти нет прихожан. Причащаться гораздо приятнее, когда не приходится толпиться в проходе у престольных перил, словно в стаде, ждущем, пока освободится место у кормушки, или в очереди у прилавка закусочной быстрого обслуживания. Я не люблю причащаться вместе с толпой.
Мне больше нравится, как подает хлеб преподобный мистер Фостер. Каноник Мэки все время норовит надо мной подшутить: он любит, скажем, дать мне самую крошечную облатку из тех, что держит в руке, — буквально одну корочку. Или, наоборот, даст кусище, который едва умещается во рту, — его приходится долго жевать, пока проглотишь. Каноник любит меня дразнить. Скажет: «Н-да, часто вы причащаетесь; так вам скоро придется садиться на диету — кто-то должен следить, как вы питаетесь, Джон!» — и хихикает. А в другой раз — наоборот: «Н-да, часто вы причащаетесь; оголодали, наверно, — видно, покормить-то некому!» И опять хихикает.
Преподобный мистер Фостер, наш внештатный священник, по крайней мере подает хлеб всем с одинаковым благоговением — а больше мне ничего и не нужно. Касательно вина у меня нет нареканий — его подносят наши добровольные помощники, преподобный мистер Ларкин и преподобная миссис Килинг. Миссис Кэтрин Килинг, директор школы имени епископа Строна, вызывает у меня тревогу, только когда она бывает беременна. Преподобная миссис Килинг часто бывает беременна, и, на мой взгляд, ей не стоит подавать вино, когда уже трудно нагибаться с чашей, — лично мне каждый раз больно на нее смотреть. Кроме того, когда вы стоите на коленях у престольных перил в ожидании чаши с вином и видите, как к вам приближается ее большой живот, это отвлекает от таинства. Что касается преподобного мистера Ларкина, то он иногда отнимает чашу еще до того, как вы успели пригубить вино, — тут важно не зевать. А еще он как-то небрежно вытирает ободок чаши после каждого причастившегося.
После того как не стало каноника Кэмпбелла, мне приятнее всего разговаривать с преподобной миссис Килинг. К Кэтрин Килинг я отношусь с искренней теплотой и восхищением. Жаль, что сегодня я не могу поговорить с ней, — ведь нынче мне это нужно, как никогда. Но ничего не поделаешь: миссис Килинг в отпуске — ждет очередного ребенка. Преподобный мистер Ларкин всегда торопится свернуть разговор, точно так же, как торопится отнять чашу для причащения. А нашему внештатному священнику преподобному мистеру Фостеру, при всем его миссионерском пыле, неохота вникать в заботы ворчунов вроде меня — нестарых, живущих без забот в таком престижном районе, как Форест-Хилл. Преподобный мистер Фостер целиком увлечен идеей открыть миссию на Джарвис-стрит; а также женскую консультацию для проституток на предмет выявления венерических заболеваний; а еще он по уши занят благотворительными проектами для аборигенов с Карибских островов, что живут на Батерст-стрит, — тех самых, которых
Так что сегодня, кроме каноника Мэки, мне поговорить не с кем. А разговор с каноником, как всегда, не клеится. Я его спрашиваю:
— Вы газету читали? Сегодняшний номер «Глоб энд мейл»? Первую полосу.
— Нет, сегодня утром я не успел, — отвечает каноник Мэки. — Но, кажется, я догадываюсь: там есть что-то о США? Опять президент Рейган что-нибудь сказал?
Он не просто снисходителен, каноник Мэки. Он пренебрежителен.
— Вчера прошли ядерные испытания. Первый взрыв в США в восемьдесят седьмом году, — сказал я. — Он был назначен на завтра, но его перенесли на два дня раньше. Чтобы обдурить недовольных. Естественно, намечались акции протеста — на завтра.
— Естественно, — поддакнул мне каноник Мэки.
— А демократы назначили на сегодня голосование по резолюции, призывающей Рейгана отменить испытания, — втолковываю я канонику. — Но оказывается, правительство соврало даже насчет даты испытаний. Просто чудесное применение денежкам налогоплательщиков, а?
— Вы ведь уже не налогоплательщик Соединенных Штатов, — замечает каноник.
— Советы обещали не проводить испытания, если США не сделают этого первыми, — сказал я. — Неужели вы не видите, что это — преднамеренная провокация? Это вызов! Что нам плевать на соглашения по вооружениям — на любые соглашения, по любым вооружениям! Надо бы каждого американца заставить пожить за пределами США годик-другой. Надо заставить американцев посмотреть на себя со стороны. Чтобы поняли, как по-дурацки они выглядят в глазах всего мира! Им бы послушать, что о них говорят другие — все равно кто! Да в любой другой стране об Америке знают больше, чем сами американцы знают о себе! А о других странах американцы вообще ничего не знают!
Каноник Мэки кротко поглядел на меня, и я уже вижу, куда он сейчас все повернет. Вот так всегда: говоришь ему об одном, а он берет да и переводит разговор на меня лично.
— Я понимаю, Джон, вы огорчены итогами выборов в церковный совет, — сказал он. — Но поймите, никто ведь не сомневается в вашей преданности церкви.
Вот тебе пожалуйста. Я ему о ядерной войне и обычном для американцев самодовольном высокомерии, а канонику Мэки непременно надо поговорить обо мне.
— Вы, конечно, знаете, как вас уважают в нашей общине, Джон, — продолжает каноник. — Но неужели вы не чувствуете, что ваши… ммм… суждения иногда смущают? Это так по-американски — иметь такие… резкие суждения. И так по-канадски — не очень доверять резким суждениям.
— Я канадец, — возражаю я. — Я уже двадцать лет канадец.
Каноник Мэки, долговязый, сутулый, с добродушным лицом, он до того некрасив, что его нескладная фигура уже не кажется страшной, и до того порядочен, что даже его упертые мозги не вызывают раздражения.
— Эх, Джон, Джон, — качает головой каноник — Да, вы гражданин Канады, но давайте посмотрим, о чем вы все время говорите. Вы же говорите об Америке больше, чем любой из моих знакомых американцев! И в то же время вы сильнее, чем любой из моих знакомых канадцев, настроены против Америки. Вы немного… ммм… зациклились на этой теме, вам не кажется?
— Нет, не кажется, — отвечаю я.
— Эх, Джон, — вздыхает каноник Мэки. — Ваш гнев — это ведь тоже не очень по-канадски.
Каноник знает, гнев — мое слабое место.
— Да и не по-христиански, — признаю я. — Каюсь!
— Не нужно каяться! — ободряет каноник — Просто постарайтесь чуть-чуть изменить… свое отношение.
Эти его постоянные паузы раздражают почти так же, как и его советы.
— Вся эта петрушка со «звездными войнами» меня просто бесит, — пытаюсь объяснить канонику. — Единственное, что сдерживает сегодня гонку вооружений, — это договор семьдесят второго года между СССР и США об ограничении систем противоракетной обороны. Сейчас Рейган открыто толкает Советский Союз на то, что бы они продолжали испытывать свое собственное ядерное оружие. А если он будет продвигать свои планы по ракетам в космосе, то заставит СССР в конце концов похоронить и договор семьдесят второго года!