Молодая Цветаева
Шрифт:
Эти эмигранты поразили впечатлительных сестричек своими язвительными насмешками над религией и верующими людьми. Однако прошло совсем немного времени, и в католическом пансионе Лозанны эти насмешки были забыты. Там Марина уже стоит на коленях
После швейцарского немецкий пансион во Фрейбурге показался почти тюрьмой. Девочки надолго запомнят и обязательный, очень полезный и смертельно им надоевший ревеневый кисель, и свою заброшенность в строгом обездушенном распорядке пансионной жизни. Но главным событием внутренней жизни Марины стало здесь переживание тяжелейшего известия, о котором она узнала из письма отца. Она расскажет об этом позже в «Доме у Старого Пимена». Сестры узнали о том, что в России чахотка унесла юные жизни Нади и Сережи Иловайских. И Марина, и Ася любили их с необычайной нежностью.
Силу потрясения, пережитого Мариной, невозможно было бы вообразить, если бы она сама потом его не описала. Страстное желание овладело ею тогда: увидеть Надю! Увидеть хотя бы раз! В последний раз! Девочка свято верила, что умершие «являются» иногда тем, кто их зовет и любит. И вот задыхающаяся от горя Маруся разыскивает Надю во всех закоулках пансиона, тщетно ждет ее в темной музыкальной комнате, видит во сне; наконец начинает мечтать о собственной смерти — ради встречи в ином мире. «Умереть, чтобы увидеть Надю!» — так это называлось… Ибо острота горя разрывает ей сердце. Впрочем, и Мария Александровна верила в «явления» умерших, и Райнер Мария Рильке признавался в сходных переживаниях…
Ни одно впечатление не проходит для Марины бесследно.
В Россию семья возвращается только в 1905 году; врачи советуют Марии Александровне не ехать сразу на север — сначала пожить в Крыму. И вот в Ялте, где мать с дочерьми проводит несколько месяцев, еще одно потрясение настигает Марину — расстрел мятежного лейтенанта Шмидта.
Она и теперь сочувствует революционерам, потихоньку от матери бегает на революционные сходки ялтинской молодежи. Что знала она о лейтенанте, кроме того, что он — герой? Почти ничего. Но и этого достаточно! Культ благородного героя пройдет через всю ее жизнь.
В горе Марина замолкает, окаменевает и много дней подряд избегает решительно всех.
Мария Александровна умерла в 1906 году, едва успев доехать до любимой Тарусы.
Глава 2
Понтик
В ближайшие месяцы после смерти матери своенравие четырнадцатилетней Марины выходит из берегов. С энергией и упорством она начинает выстраивать собственную жизнь без оглядки на чьи бы то ни было авторитеты. Словно пар из-под плотно закрытой крышки, вырывается вдруг фонтан подавленной воли; он выплескивается буйным потоком, с водоворотами и мусором молодого эгоизма, вольного и своенравного «я так хочу!». Мать справлялась с такими порывами простым поднятием брови — теперь Марине никто не указ.
Бедный Иван Владимирович! Здоровье его пошатнулось за последние годы, а после смерти Марии Александровны он слег и долго болел. Он и раньше не вмешивался в воспитание детей, целиком передоверив это жене, — теперь, убитый горем, он совершенно беспомощен перед
С ним заодно ниспровергнут и авторитет домашнего уклада. В доме появилась немка-экономка Елизавета Карловна; она старательна и хозяйственна, порядок налажен, но девочкам нелегко привыкнуть к переменам, которые появились, и они бунтуют. На помощь отец призывает из Ялты знакомую учительницу Бахтурову, «Мартысю», о которой еще недавно сестры вспоминали с восторгом и тоской. Но когда та приезжает, выясняется, что прежняя близость куда-то исчезла. Контакт пропал, и бедная горбунья спустя несколько месяцев вынуждена уехать восвояси.
В ближайшие четыре года Марина сменяет три гимназии.
В каждой она держится особняком, не сливаясь с классом. Соклассницы запомнили ее независимой, резкой, эксцентричной, насмешливой. Но близкие подруги — они все же появлялись — отметят совсем иные черты: незащищенность, ласковость, доверчивость. Марина вся состоит из таких крайностей: безудержность бурного оживления и нелюдимая закаменелость; то резкость — то нежность…
На уроках ее можно и не заметить: сидит себе тихо на последней парте, читает или что-то пишет. Другое — на перемене. Тут иногда она ошеломляет гимназисток: вдруг появляется около какой-нибудь группки беседующих и приводит всех в замешательство странным вопросом, неожиданной репликой или цитатой.
Реакции ее непредсказуемы, но сама их внезапность органична. Много лет спустя Цветаева признается, что мать Волошина, например, мила ей более всего тем, что по-немецки зовется das Einfall и что сама Марина переводит как своенравную игру жизненных сил. Но это — и ее собственное врожденное свойство! Другим оно кажется нарочитым, на самом деле его исток — природа…
Коса, с которой она приехала из Италии, отрезана, теперь у Марины мальчишеская стрижка с челкой. Жесты тоже мальчишеские, странно-угловатые. Но походка легкая, неслышная, летящая. И прелестный жемчужно-розовый цвет лица.
Свободу и независимость от принятых правил и мнений она проявляет когда и как вздумается. В седьмом классе однажды она появилась с волосами, выкрашенными в соломенный цвет, и с голубой ленточкой в прическе. Соученицы поначитаннее решили, что это в честь «Золота в лазури» — только что вышедшего сборника стихов Андрея Белого. Пройдет время, и Марина сделает шаг еще более решительный: обреет голову и наденет черный чепец.
Она никогда не интересуется тем, «что задано», но с гимназической программой, в общем, справляется. Правда, ей ненавистны точные науки, сложны ее отношения с математикой и физикой, а химия интересна лишь постольку, поскольку в опытах смеси получают иногда красивый цвет.
Классные дамы избегают делать ей замечания, а учителя не слишком часто вызывают отвечать урок. Это мудро: спокойнее игнорировать ученицу, способную ответить дерзостью. Но когда однажды учитель истории задает ей какой-то конкретный вопрос о Французской революции, Марина встает и отвечает — пространно и без запинки, с постепенно возрастающим увлечением, совсем не по учебнику и не так, как излагал тему на уроках сам учитель. Она рассказывает подробно и конкретно — имена, события, эпизоды… В полной тишине ее завороженно слушает весь класс, а вместе с ним историк-учитель. И только звонок на перемену оборвет блестящий монолог.